«Такому не нужна живая вода», – услышал я.
Оборачиваться не имело смысла. К тому же, в сухощавом франте, руки, шея и лицо которого было густо оплетены прихотливыми тату, я узнал знаменитого лингвиста Л., лет семьдесят назад построившего общую теорию языка. Вот с ним, наверное, было бы интересно пообщаться.
«Такому не нужна живая вода», – повторил кто-то.
Ну да. Зачем молодому челу живая вода? Когда тебе тридцать пять – на вечность смотришь без особенного интереса. Да и чужим я себя не чувствовал, несомненно, заслуга «теток». Впрочем, и пенсерам в Дин-ли кривые слабые ноги мешают не больше, чем отблеск фонарей на воде. Улыбки, покашливание, легкое придыхание. Большая река, долгие облака. Цветные и белые воротнички, легкие сандалии, туфли, шляпы, береты, снова тату. Пенсеры ничего не хотели скрывать – были разрисованы, как маори. Я узнал в толпе престарелого художника Якова Рябова, акварели и масло которого известны многим, если не всем, даже у меня хранится несколько миниатюр. Яков Рябов всю жизнь писал тени. Кажется, он знает такие оттенки, для которых еще не придуманы названия. Гайхамшигтайгаар. По самому звучанию диковинного слова я понял («тетки») его значение. Чудесно. И произнесла это согбенная дама в элегантной широкополой шляпе чуть набекрень, с цветами.
Я вдруг понял, чего мне не хватало в Дин-ли.
Детей, конечно. Не было тут детей. Не знаю, с чем это можно сравнить.
Негромкие покашливания, шарканье ног, спокойные улыбки. Над рекой Голын безоблачно. И все же не спокойствие объединяло пенсеров. И не возраст, и не отсутствие детей, как бы это ни бросалось в глаза. Игра, – вот что свело пенсеров на набережной в Дин-ли. Они не хотели доживать последние годы в городских домах и квартирах. Они прожили долгие жизни, иногда скучные, иногда чрезвычайно яркие, теперь им хотелось только игры. Они не впали в детство, как иногда подшучивают, совсем нет, они просто хотели участвовать в чем-то достойном самого активного человека.
Климатический удар подвел черту под всей прошлой историей человечества.
Больше никаких войн. Теперь все – на людей. Каждый заплатил за удивительную старость своим удивительным прошлым. Они распрощались с Лондоном и с Венецией, с Голландией и с Данией. Не они лично, конечно, а их предки, как выразился бы археолог. Они навсегда распрощались с Прибалтикой, с Флоридой, с частью Аляски. Уцелевшие небоскребы Сан-Франциско украшают теперь длинный одноименный остров, огромные территории Китая и Индонезии ушли под воды Мирового океана, захватившего все, что он мог захватить. Астрахань, Санкт-Петербург, прибрежная полярная полоса, архипелаги Западной Сибири…
Но у пенсеров Дин-ли горели глаза.
Они были самодостаточны и свободны.
Они пришли на эту набережную, чтобы послушать и посмотреть еще один вариант «Одиссея», они ждали новой необычной музыки, новостей о живой воде. Без некоторой доли воображения никакой нормальной жизни вообще не существует. Не важно, что многие тут хромают и даже опираются на трости. «Тетки» с ними. Это придает уверенности.
«Быть мальчиком – вопрос пола, быть стариком – вопрос возраста».
Я засмеялся, но не стал оборачиваться. Все тут свои, я ничем не хотел выделяться.
О «тетки», дайте мне сил и терпения. Наделите меня выдержкой. Я о каждом увиденном хотел что-то знать. О «тетки», не позволяйте мне никого, совсем никого упустить из виду. Я подмигнул согбенной старушенции, небрежно распустившей по плечам седые красивые волосы. Она незамедлительно ответила, даже чуть-чуть подпрыгнула, показывая, какая она ловкая и быстрая, прямо не согбенная старушенция, а сжатая пружина!
И не важно, что все тут поглядывали на меня снисходительно.
Никто не спорит, весь мир – театр.
Никто не спорит, все женщины, мужчины – актеры.
Эти тезы уже несколько столетий ни у кого не вызывают сомнений.
Но пенсеры хотят не просто играть. Они хотят играть только самих себя. Они хотят играть то, чего не успели доиграть в прошлом.
С игры все начинается, игрой все кончается.
Я никогда не встречался со Счастливчиком, но, наверное, узнал бы его.
У него лицо, наверное, желтое, как текучий песок. Он наверняка из самых неукротимых пенсов. У него злые глаза. Впрочем, это все вздор. Я незаметно потянул носом, но не почувствовал никакого запаха.
Смеющиеся лица, стилизованные морщины, тату.
Кто-то улыбнулся, кто-то проводил меня невнимательным взглядом. Я не представлял для пенсеров особенного интереса. Ну, идет молодой чел, почему нет? Когда-нибудь состарится и он. Мы не знаем, на что способен такой молодой чел, может, он давно в игре. Как, скажем, пенсер Ван Ду, прыгающий с парашютом. Семьдесят три прыжка для такого столетнего пенса не рекорд, и прыгает он с тридцати километров. Душевную его гармонию трудно нарушить, потому что живет он, в сущности, за облаками. А вот пенсер Глухой (девяносто девять лет) до сих пор активно и успешно занимается экспериментальной биохимией. Он любит Реальные кварталы, где есть возможности заниматься настоящей наукой. Пенсеру Глухому удалось выявить сложные внутренние механизмы саморазрушения человеческого ДНК. Этим он сразу окупил свою старость.