Возможно, если бы отец умел слушать мое молчание, то однажды почувствовал бы, что оно было куда менее равнодушным, чем ему казалось в те дни. Но отец так же, как остальные, видел только то, что хотел видеть. Восьмилетние дети в школе, конечно, не могли разделить моей трагедии, а взрослые, которые, наверно, должны были хотя бы немного меня понимать, скорее настраивали остальных против меня, чем вносили ясность в мои отношения с ровесниками. Наверно, мы с одноклассниками просто были еще слишком маленькими, чтобы сочувствовать друг другу. Кроме того, всем было куда проще привыкнуть ко мне, чем хотя бы попытаться понять. Но я и не искал понимания.
Снова было безумно сложно сосредоточиться. За время новогодних каникул я успел отвыкнуть от раздражающих впечатлений, преследующих меня в школе. Тысячи звуков и цветов одновременно атаковали меня, оставляя совершенно безоружным. Мне оставалось лишь закрыть глаза и ждать окончание этого кошмара.
В кабинет вбежала Инесса Олеговна, и класс на мгновение затих, вникая вместе со мной в новость о том, что в этом полугодии нас объединяют с 11 «а» для совместного изучения литературы. Мы даже не успели выдохнуть громкое и неоднозначное «ууу», потому что коридор наполнился шумом, и к нам в кабинет ввалилась целая толпа одиннадцатиклассников, образовав пробку на входе в кабинет.
Ни на секунду не растерявшись, они бросились занимать пустые стулья – каждый хотел сесть рядом «со своими» и желательно как можно дальше от доски. Моя наполовину пустая последняя парта подходила для этого идеально, поэтому я не удивился, когда рядом со мной плюхнулся полноватый или, точнее, просто крупный мальчик в черной помятой рубашке и хриплым голосом заорал: «Омар! Голубь! Я места забил!» Они грубо отодвинули меня назад к дальнему окну, удобно расположившись за опустевшей партой втроем. Крупного, по фамилии Драшов, я знал с пятого класса, так же как и его хилого друга по прозвищу Омар. Мы даже дрались однажды, около двух лет назад, когда «б» класс решил сразиться с «а». Кажется, это было невероятно важное мероприятие, поэтому меня тоже взяли участвовать. Все обошлось вполне мирно – синяки зажили за пару дней, но с тех пор параллельный класс, который и так считал меня странным, возненавидел окончательно и на удивление единодушно.
Драшов победоносно оглядел переполненный кабинет, а потом, специально повернувшись назад, презрительно посмотрел на меня. Я рассерженно сжал зубы, борясь с непреодолимым желанием сердито посмотреть ему в глаза. Но он не стоил моей злобы, поэтому я отвернулся и, облокотившись на подоконник, стал всматриваться в темное окно с отражающимися в нем лампами. Кажется, Инесса Олеговна что-то говорила, я не слушал ее, загипнотизированный жужжанием десятков голосов вокруг.
– Драшов! Если вы сейчас же не закроете рот, то я выгоню вас с урока, – внезапно рассерженно произнесла Инесса Олеговна, кажется, обращаясь не только лично к нему, но и ко всем присутствующим одновременно.
– Я молчал, – сверкнув чем-то вроде презрения, капризно ответил он, растягивая гласные.
– Из всех вас молчит только Шастов.
– Но если бы он говорил, вы бы ему все равно не сделали замечание. Только мне всегда почему-то.
Инесса Олеговна немного растерянно посмотрела сначала на меня, а потом на Драшова и сказала строго:
– Ну ты не Шастов. Или очень хочешь стать таким, как он?
Убегать было слишком поздно, да и, скорее всего, бесполезно, поэтому я повернулся и спокойно посмотрел на того, кто кричал мне вслед:
– Шааааааастов!
Кажется, Драшов не ожидал, что поговорить со мной окажется так просто. На его лице мелькнуло удивление, быстро сменившееся на ухмылку, в которой явно читалось презрительное: «Слабак».
– Рады тебя видеть. Мы очень… – Он замолчал, видимо немного смутившись, что говорит один.
Остальная компания, которая не разделяла его восторг от встречи со мной в достаточной степени, со скучающим недопониманием стояла немного сзади. Драшов бросил рассерженный взгляд на Омара, который поспешно и чересчур эмоционально начал объяснять:
– Это же Шастов, мистер загадка 11 «б»…
– А, Чудик, что ли? – переспросил кто-то.
Все, кто стоял за спиной Драшова, понимающе закивали, словно я был их старым, но забытым знакомым, причем каждому лично, и меня обступили тесным полукругом, со смехом что-то обсуждая.
Расстроенно поморщившись, я подумал о том, как было бы чудесно никогда больше не видеть и не слышать никого из них. Даже привычные голоса в голове вдруг звучали так, как будто принадлежали каждому из стоящих вокруг. Мне захотелось закрыть уши и крикнуть: «Замолчите!», но вместо этого я посмотрел на Фаллена и промолчал, сжав зубы.