Я проснулся от холода.
Часы показывали без пяти семь утра.
Я не помнил, что мне снилось, и не знал, какой наступил день: вчера или сегодня, был я на самом деле в школе или мне только предстояло идти на литературу и падать там в голодный обморок.
Удивительно, но мне все еще не хотелось есть, зато я чувствовал легкость во всем теле, словно внезапно научился летать наяву.
Это было восхитительное чувство, и, наверное, если бы я был художником, композитором или писателем, то, скорее всего, назвал бы его вдохновением.
Но у меня не было времени на полеты.
Нужно было обязательно пойти в школу, чтобы никто из учителей не вздумал звонить и рассказывать отцу о моем обмороке. Пожалуй, Лера бы и обморок связала с наркотиками, но в те полусонные дни, проведенные мной дома после разговора с ней, я мельком видел на кухне справку о том, что в моих волосах не обнаружены запрещенные вещества.
Кажется, именно поэтому она несколько раз извинялись передо мной. Мило, конечно, но слишком поздно.
Первые три урока я боролся с ощущением, что в кабинет заглянет Натаниэль.
Мне казалось, ему не все равно, что со мной, поэтому он должен прийти. Я хотел, чтобы ему было не все равно, как, например, вчера и, кажется, всегда.
Но Натаниэль не пришел. Совсем.
Сначала я рассердился и даже почти обиделся, а потом просто немного расстроился. Несколько раз я украдкой пытался заглянуть в толпу параллельного класса, но Натаниэля там так и не разглядел, хотя, возможно, он о чем-то говорил с Драшовым, как раз в тот момент, когда я проходил мимо их кабинета.
Так или иначе, мы не виделись с Натаниэлем ни в этот день, ни в последующие. Я не встретил его даже в столовой на большой перемене, куда пришел, кажется, в первый раз со времен начальной школы.
Пара понедельников прошла без приключений, но на самом деле я просто не следил за привычными и безумно одинаковыми днями.
Лера еще раз совершенно неискренне попросила у меня прощения, но я лишь втайне надеялся, что на ее извинениях настоял отец, потому что это значило бы, что ему не все равно, что я чувствую.
Инесса Олеговна снова посмотрела на меня немного сочувственно и спросила уже сильно надоевшее мне за последние недели:
– Как ты себя чувствуешь?
К сожалению, молчать в ответ было нельзя, поэтому я равнодушно проговорил:
– Нормально.
– Хорошо. – Она протянула мне пачку каких-то бумаг. – Отнеси их в 312-й кабинет. Положи на стол, ладно?
Мне ничего не оставалось, как кивнуть.
Дверь нужного класса открылась с громким скрипом, и весь 11 «а» резко повернул голову в мою сторону.
Драшов тут же расплылся в корявой улыбке, и многие уставились на меня по меньшей мере с интересом.
Я же, бессознательно пользуясь представившейся возможностью, постарался найти взглядом Натаниэля.
Конечно, мои поиски не остались незамеченными, потому что Драшов тут же сказал, играя на публику:
– Кого-то потерял? Наверно, меня. Я здесь.
В моем ответном взгляде он, видимо, прочел слишком явное презрение, поэтому заговорил серьезнее:
– Твой лучший друг не пришел? Как жаль. А что с ним случилось?
Я пожал плечами.
– Не знаешь? Как же так? – изображая сочувствие, похлопал глазами Драшов, вслушиваясь в одобрительные смешки одноклассников. – А Голубю, между прочим, плохо. Он в больнице. Может, сходишь навестить его? Нет?
Я резко развернулся и рассерженно хлопнул дверью кабинета, не желая больше слушать трагически-издевательские возгласы Драшова, сливающиеся со смехом за моей спиной.
Я совершенно запутался. И снова единственным, кто мог ответить на мои вопросы, был Натаниэль.
Поэтому, спустя почти три месяца с нашего последнего разговора, я решил написать ему письмо. Пожалуй, мне стоило сказать Натаниэлю как минимум обыкновенное спасибо.
Я открыл новое сообщение и вздохнул, положив руки на клавиатуру, совершенно не представляя, с чего стоит начать.
Простое «Привет. Как дела?» показалось мне слишком пустым, и я добавил к нему «Из-за чего ты попал в больницу?», а потом переделал на «Ты в больнице?».
Получилось слишком много холодных вопросов.
И это были однозначно не те слова, которые я хотел сказать после стольких дней молчания, поэтому я стер все, кроме «привет», и задумался.
Но чем больше думал, что нужно написать, тем сильнее разочаровывался в идее говорить что-то Натаниэлю.
В конце концов я уже собирался закрыть сообщение, но по привычке нажал «отправить». На экране мелькнуло оповещение о том, что письмо будет доставлено, и я закрыл глаза, немного жалея о том, что сделал.
Натаниэль ответил мне не сразу, но все-таки ответил.