Конечно, оказалось, что ни в какую больницу он не попадал, а просто пролежал десять дней дома с обычной простудой. Да, в отличие от меня, он действительно мог заболеть. Как я только забыл об этом?
Странно, но Натаниэль говорил со мной так, будто ничего не случилось, будто мы были хорошими друзьями.
В его словах не было разочарования или равнодушия, словно я все еще не потерял даже части его доверия.
К сожалению, я не мог этого понять.
Наш довольно короткий и внезапно прерванный разговор мы закончили уже вживую, столкнувшись у выхода из школы на следующий день.
Натаниэль посмотрел на меня, привычно наклонив голову набок, а потом произнес довольно безрадостно:
– У меня для тебя есть новость.
– Новость? – эхом повторил я.
– Я буду помогать тебе готовиться к экзаменам, – осторожно проговорил он, стараясь сформулировать то, что должен был мне сказать, в наиболее приемлемую фразу, а потом добавил совершенно обычным тоном: – Ладно?
На мгновение я представил процедуру выбора Натаниэля на роль моего наставника.
Совершенно точно это было безумно унизительно.
Я не сомневался, что натаниэлевский класс, а может быть, и мой тоже, получили отличный повод поиздеваться.
Но самым отвратительным было то, что мы оба знали, что, в принципе, теперь была моя очередь смеяться.
Я мог бы с легкостью сказать ему, что не собираюсь не то что готовиться с ним к экзаменам, а вообще разговаривать, сказать, что мне абсолютно все равно, в какие ужасные условия поставило Натаниэля жестокое общество и что он собирается с этим делать.
Ведь я не был обязан жалеть его.
– Зачем ты так поступаешь? – невероятно серьезным тоном произнес я.
– Как именно?
– Зачем ты выбираешь меня?
Натаниэль немного грустно опустил глаза, перестав притворяться, что ему легко дается этот разговор или что он не понимает, о чем я говорю.
Он все отлично понимал.
– Ты не обязан быть мне другом, даже если раньше мы… – Я хотел сказать «что-то значили друг для друга», но промолчал, не зная, насколько сам верю в эти слова. – В любом случае тебе не стоит ломать свой мир из-за меня.
На лице Натаниэля мелькнуло что-то вроде едва уловимой улыбки, показавшейся мне снисходительной.
– И не смей дружить со мной из жалости, – холодно отрезал я. – Это отвратительно.
Он немного растерялся, кажется, собираясь одновременно поспорить и согласиться, но почему-то вместо этого вдруг спросил:
– А как бы на моем месте поступил ты?
– Я всегда нейтрален.
– То есть, по-твоему, я не должен ничего делать? – перефразировав мои слова в вопрос, уточнил Натаниэль.
Он задал его с такой интонацией, как будто только мне был известен правильный ответ.
Саркастически усмехнувшись, я чуть было не произнес самым ироничным тоном, на какой только был способен: «Да, именно так, тебе ведь было не трудно стоять и ничего не делать, правда?» Но Фаллен осуждающе посмотрел на меня, и я, прикусив язык, на мгновение сделал вид, что не собираюсь отвечать на вопрос Натаниэля, а потом, повинуясь внезапному порыву, задал ему свой, не менее провокационный:
– Скажи, а почему ты писал мне? Почему присылал свои… – я запнулся, не сумев сразу подобрать подходящее слово, – …книги? Я ведь не отвечал, и ты должен был давно разочароваться.
– Не знаю. – Натаниэль посмотрел сначала на небо, а потом на меня. – Вроде жизнь нас учит отвечать на все взаимностью: если кому-то все равно, то стоит сделать вид или поверить в то, что сам чувствуешь то же самое. Но, знаешь, ведь молчание – это не всегда равнодушие. Я подумал, что если бы ты по-настоящему не хотел бы со мной говорить, то, без сомнения нашел бы способ не получать от меня сообщения. Но ты ведь почему-то не сделал этого.
Я усмехнулся.
– Знаешь, я благодарен тебе. – Он вздохнул. – В миллион раз лучше получить честное молчание, чем быть лишним, но даже не знать об этом. И еще… я ни за что не хотел бы оказаться на твоем месте. Ужасно чувствовать себя ненужным, но еще хуже по какой-то причине заставлять кого-то чувствовать себя брошенным. Но я твой друг. Это мой выбор. Ты же не можешь запретить мне дружить с тобой?
Пожав плечами, я ответил удивительно равнодушно:
– Да, не могу. Но смотри не пожалей об этом.
Мы вошли в мою комнату в тишине, словно нарочно проверяя, кто дольше сможет молчать. Это было чем-то похоже на игру в гляделки, только по нашим правилам проигрывал тот, кто первым нарушил бы молчание.
К счастью, мне совершенно не хотелось говорить.
Облокотившись на подоконник, я сделал вид, что с интересом смотрю на происходящее снаружи. На самом деле я внимательно наблюдал за немного смутившимся Натаниэлем.