Он сделал забавное лицо, стоя в некоторой растерянности и не зная, как ему поступить: привлекать ли мое внимание или лучше оставить все как есть.
Я подумал, что ему стоило бы оглядеться по сторонам, пользуясь представившейся возможностью рассмотреть мою комнату, и Натаниэль, словно прочитав мои мысли, действительно покрутил головой по сторонам, а потом вдруг радостно засиял и, сделав шаг к полке с книгами, аккуратно провел кончиками тонких пальцев по немного пыльным корешкам.
Почему-то мне не было неприятно от этих прикосновений к самым драгоценным предметам из всех, которые у меня когда-либо были. Я лишь замер, ожидая, что он скажет или сделает дальше.
– Невероятно! – негромко произнес Натаниэль. – Они все твои?
Я окончательно развернулся к нему, жалея, что не существует жеста, благодаря которому можно было бы кивнуть и отрицательно покачать головой одновременно:
– Не совсем, многие мне достались от мамы. Но остальные – да, мои.
– Знаешь, это лучшая коллекция, которую я видел. Книги по биологии и медицине. Они прекрасны, правда.
Заглянув в сияющие глаза Натаниэля, я передумал спрашивать, много ли он видел за свою жизнь подобных коллекций.
– И что, ты все их прочитал?
– Ну да. – Я пожал плечами, не понимая причин недоверия, на секунду мелькнувшего на лице Натаниэля. – Некоторые даже несколько раз.
– Значит, ты хочешь быть врачом… как я?
– Ты же писатель. Неужели хочешь стать врачом? – искренне удивился я.
Честно говоря, я был уверен, что Натаниэль радостно кивнет мне, и он действительно ответил утвердительно, но с какой-то едва уловимой грустью.
Нет, печали не было ни в его интонации, ни в выражении лица или жестах, просто он перестал сиять своим ярким, по-детски радостным светом, отчего мне вдруг стало холодно, и я произнес, невольно пытаясь его утешить:
– Думаю, моя мама хотела пойти учиться в медицинский. Она много готовилась, и я даже помню, какие именно книги из тех, что у меня есть, она перечитывала чаще всего. – Я улыбнулся, вспоминая, как сидел за столом напротив мамы и много часов рисовал палочки и черточки на идеально белой бумаге. – Но потом она окончательно вернулась к музыке.
– Вернулась?
– Да. Мама познакомилась с отцом в музыкальном училище. Они были в одной группе. Наверно, даже за одной партой сидели. – Не зная, что еще стоит сказать, я замолчал и посмотрел на Натаниэля, словно за что-то извиняясь.
– А ты не хочешь учиться музыке? – с интересом задал он вполне логичный вопрос.
– Нет. Ни за что. Не выношу фальшивую музыку.
Натаниэль немного поежился от моего ледяного ответа, но всего через мгновение спросил мирно, видимо, считая, что выбрал более нейтральную тему для разговора:
– А какие экзамены ты сдаешь?
– Никакие.
Он посмотрел на меня скептически:
– Тебе ведь все равно, да? Тогда я хочу, чтобы ты сдавал такие же экзамены, как я.
Хочет он. Это было настолько забавно, что я невольно кивнул.
– У нас мало времени, – с какой-то особой интонацией произнес Натаниэль, словно собирался не экзамены сдавать, а минимум умереть до наступления выпускного.
Он был немного удивлен моим безропотным согласием, но отнесся к нему вполне критично, понимая, что оно является скорее очередным проявлением равнодушия, чем положительным ответом.
– Ты аудиал, визуал или кинестетик? – спросил Натаниэль таким тоном, словно каждый человек должен знать о себе такие вещи.
– А это так важно?
– Да. Видишь, школьная система образования для тебя не работает, – проговорил он, как будто делая комплимент, а потом протянул руку к книжной полке и, после моего кивка, достал наугад первую попавшуюся книгу – довольно тяжелый атлас по анатомии. Том о сердечно-сосудистой системе.
Он открыл его в середине и протянул мне с загадочным выражением на лице:
– Сейчас я засеку время, а ты запомни как можно больше за тридцать секунд, ладно?
Я не стал отвечать и опустил глаза на страницу, перечитывая знакомый текст. Мне было приятно произносить в голове латинские слова, написанные курсивом – они звучали совершенно иначе.
Латынь никогда не была мертвым языком.
С самого детства я был уверен, что на нем когда-то говорили сверхсущества, так же как и я, забывшие Огненный Язык Жизни, но воссоздавшие его в прекрасном земном языке – латинском. Натаниэль немного расстроенно перехватил мой отсутствующий взгляд и спросил, останавливая секундомер в телефоне:
– Ну, о чем там написано?
– Средняя менингеальная артерия. – Я процитировал ее название на латыни. – Самая крупная ветвь, отходящая от верхнечелюстной артерии. Направляется через остистое отверстие, попадает в полость черепа, где разделяется на лобную и теменную. Последние идут по наружной поверхности твердой оболочки головного мозга в артериальных бороздах костей черепа, кровоснабжения их, а также височные, лобные и теменные участки оболочки…