Он догнал меня, только когда я остановился перед железной дверью того самого девятиэтажного дома, на крыше которого мы познакомились. Как и в прошлый раз, она совершенно точно была закрыта.
Наверно, мне стоило бы спросить, каким образом Натаниэль собирался взломать кодовый замок без моей помощи, но я не был готов произнести что-либо вслух.
У меня было всего несколько секунд для принятия какого-либо решения, прежде чем Натаниэль сам заговорил бы со мной.
Стараясь максимально сосредоточиться, я решительно взялся за холодную ручку и резко дернул дверь на себя, мысленно приказывая ей открыться.
Как и в тут ночь, на домофон высветилось «ERROR», сопровождающееся довольно противным пиликаньем, и я не смог сдержать невольную улыбку, когда нос ударил знакомый запах известки, а цвета вокруг, наконец, избавились от яркости заходящего солнца, утонув в прохладных сумерках подъезда.
Очнувшись словно от странного полусна, я повернулся, ожидая увидеть в Натаниэле как минимум удивление.
Мне даже хотелось произнести что-нибудь язвительное, чтобы стереть наивное выражение с его лица, но в этом не было необходимости – Натаниэлевские глаза ничего не выражали, а сам он, стоящий в полутьме подъезда, внезапно показался мне далеким и чужим, как при нашей первой встрече.
Я невольно отступил назад и, столкнувшись с холодной стеной, замер, нажав кнопку вызова лифта.
Что-то противно заскрипело, а потом медленно открылись дверки, осветив лестницу узкой полоской бледного мигающего света.
– Нет. – Натаниэль в одно мгновение оказался рядом.
Он хотел схватить меня за руку, чтобы не дать войти в лифт, но, вовремя вспомнив, задержал свою ладонь в нескольких сантиметрах над моим запястьем и мирно добавил:
– Лучше пешком.
Он снова стал самим собой, хотя его глаза все еще не выражали никаких эмоций, кроме секундного протеста.
Я с облегчением улыбнулся, скривив уголок рта на одну сторону и, хитро посмотрев на Натаниэля, изображая его собственный пронзительный взгляд, спросил:
– Значит, ты боишься ездить на лифте?
– Да.
Я чуть не выдохнул в ответ саркастическое «неужели».
По лестнице мы с Натаниэлем шли в каком-то зачарованном молчании, а потом, шагнув к самому краю крыши, все так же молча сели рядом, любуясь невероятным закатом, освещающим нас почти волшебным красно-оранжевым светом, на который даже мне было совсем не больно смотреть.
– Я знал, – прошептал Натаниэль, не отводя взгляд от темнеющего неба. – Я знал, что ты особенный. Я верил, что такие, как ты, существуют.
Мне было приятно и одновременно безумно грустно смотреть сквозь его сияющие глаза, осознавая, что Натаниэль ни о чем не догадывается.
Вздохнув, я вдруг проговорил удивительно холодно, словно пытаясь разочаровать его раньше, чем он разочаруется сам:
– Нет. Если до сих пор думаешь, что я пришел сюда впервые, ты ошибаешься. На самом деле я уже был здесь однажды. И ты знаешь об этом.
Натаниэль отрицательно покачал головой, а потом прошептал одними губами:
– Это был ты.
Почему-то я не решался ответить ему утвердительно или даже просто кивнуть, словно молчание могло заставить меня перестать чувствовать себя предателем, нарочно скрывшим нечто важное для нас обоих.
– Ты разочарован? – тихо спросил я, заранее зная ответ на свой вопрос.
– Нет, – с неопределенной интонацией быстро ответил Натаниэль, и мы снова замолчали.
Я беспомощно посмотрел на Фаллена, а Натаниэль вдруг прикусил губу и сказал, обращаясь куда-то в бесконечность:
– Так вот почему ты носил с собой первую главу книги. Не потому, что она действительно имела какое-то значение, а потому что ты знал, что она написана про тебя.
Я никогда не слышал столько печали в его голосе и даже не предполагал, что когда-нибудь услышу.
Он поежился, словно от холода, тихо заканчивая оборванную фразу:
– Я был так счастлив, что наконец-то смог написать что-то стоящее, но… получается, это не так. Прости меня.
Мне очень хотелось каким-то образом объяснить ему, насколько на самом деле мне были важны кусочки его книг, про кого бы они ни были написаны, но я не нашел нужных слов, и мы просто встретились почти одинаково расстроенными взглядами.
Вздрогнув, будто от удара током, Натаниэль впился пальцами в гладкую поверхность крыши, а потом совершенно неожиданно улыбнулся и проговорил:
– Знаешь, на этот раз все по-другому. Тогда – в декабре – было темно и холодно, а теперь… Теперь мне тепло.
Я посмотрел на него сначала серьезно, а потом, не зная, как реагировать на это внезапное признание, вдруг рассмеялся в ответ.