– А ты как был загадочным, так и остался. – Он нахмурился, пытаясь понять причину моего смеха. – Но теперь ты совсем не чужой.
Я хотел ответить ему: «Ты тоже», но не успел.
Продолжая свою мысль, Натаниэль загадочно произнес:
– Я пишу книгу. Про тебя.
– Про меня, – эхом повторил я. – Но когда ты писал первую главу, ты же не знал, что тогда встретился на этой крыше именно со мной?
– Нет… Но с самого начала ты что-то изменил во мне. Знаешь что я почувствовал, когда впервые посмотрел тебе в глаза?
– И что же?
– Я увидел целую Вселенную, способную заставить меня мыслить так, как хочешь ты. Это было страшно, удивительно и…
– Больно, – осторожно закончил я.
– Да мне и сейчас больно встречаться с тобой взглядами, – удивительно беспечно сказал Натаниэль, словно мы заговорили о чем-то совершенно обыкновенном и естественном. – Но мне не страшно.
– Не страшно, – снова эхом повторил я, а потом спросил: – Помнишь, ты написал мне когда-то, что боишься, что тебя забудут?
Он кивнул.
– А почему ты не сказал мне тогда, что тебя пугает лифт? Я думаю, лифт страшнее.
Мы рассмеялись, и сквозь смех Натаниэль проговорил:
– Когда я кому-нибудь рассказывал о своих книгах, мне никогда не удавалось их дописать. Так было всегда. Но… с тобой все будет по-другому. Ты ведь не просто кто-то.
– Не просто кто-то? Ну да, не такой, как все? Особенный?
– Нет, особенные не хуже, а лучше остальных.
– Но я не особенный… Особенный скорее ты.
– Да, я всегда хотел быть не таким, как все. Мечтал выделиться, сделать что-нибудь великое…
– Но ты ведь…
– Нет. – Натаниэль вздохнул. – Те, кто считают себя избранными и мечтают о великих делах, навсегда останутся обыкновенными людьми. А такие, как ты, – нет. Те, кто живет, не завышая планок, не стремятся к великим целям и не пытаются доказать миру, что он без них рухнет… вот такие и есть особенные.
– Да таких сейчас миллиарды, – нахмурившись, ответил я. – По-твоему, все, кто ни о чем не задумывается, – избранные?
– Не совсем так. Просто по-настоящему великие дела совершают не для того, чтобы доказать, что способен сделать что-то, что не смогут другие.
Я удивленно замолчал, а потом, повинуясь внезапному порыву, произнес:
– А что, если я правда окажусь особенным? Ты ведь… не испугаешься?
Он растерянно кивнул, а я внимательно посмотрел на Фаллена, не совсем представляя, что собираюсь сделать.
Натаниэль попытался проследить за моим взглядом, но посмотрел в пустоту.
– Ты ведь ничего не видишь, да?
– Не вижу.
– Ладно, – вдохнув, я осторожно дотронулся двумя пальцами до лба Натаниэля.
Его карие глаза смотрели на меня так, как будто я действительно был кем-то волшебным.
Впервые со дня нашей встречи я вдруг до конца осознал, что Натаниэль светится ярким космически-синим цветом, именно таким, какой я искал всю жизнь.
Внезапно мы вместе засверкали необыкновенным оттенком, излучая чистую энергию.
Это было невероятно.
– Я… я вижу, – тихо проговорил Натаниэль, глядя на Фаллена.
Я никогда не встречал такого количества сияющих эмоций: в глазах Натаниэля были и страх, и надежда, и радость, и удивление, словно в это мгновение исполнилась его заветная мечта.
– Кто это? – тихо спросил он.
– Это Фаллен.
Натаниэль прижал палец к губам и замолчал, словно испугавшись, что нечаянно разрушит волшебство этого момента.
– Не беспокойся, – невольно улыбаясь, произнес я. – Он здесь, чувствуешь?
– Невесомый и теплый, – коснувшись пальцами раскрытой ладони Фаллена, прошептал Натаниэль, а потом, осторожно сняв руку со лба, на одно мгновение обнял меня крепко и восторженно, прошептав негромко и безумно радостно: – Спасибо!
На секунду я разозлился и испугался.
Если бы Натаниэль попытался сделать нечто подобное раньше, я бы наверняка отшатнулся и ни за что бы не допустил даже обыкновенное прикосновение.
И хотя мне не было больно или неприятно, я настолько посерьезнел, что Натаниэль побледнел, глядя на меня, и, похоже, собирался сказать тихое «прости».
– Ладно тебе. – Мне не хотелось испортить этот момент, стоящий, возможно, целой моей жизни, и поэтому, немного наклонившись вперед, я тоже приобнял Натаниэля за плечи.
Я оторвал от календаря страничку и передвинул окошко для даты на первое апреля.
Повернувшись на звук разрываемой бумаги, Лера проследила за моими нехитрыми манипуляциями, а потом очень многозначительно сказала: