Вот что писал об этой трансформации Андрей Лазарчук: «Роль фантастического допущения стала ничтожной, оно использовалось уже откровенно как прием. Напротив, изображение окружающего мира сделалось предельно реалистичным, гиперреалистичным, натуралистичным. Человек стал мерилом всего»[24].
Литературные амбиции «четвертой волны» были вполне обоснованны. И главным препятствием для их реализации представлялись издательские ограничения на выпуск книг фантастического жанра. Например, у Владимира Покровского между публикацией первого рассказа и выходом первой авторской книги прошло семнадцать лет. Какой разительный контраст в сравнении с издательской судьбой «цветной волны»!
Однако, когда оковы советского книгоиздания пали, воспользовались новообретенной свободой совсем другие.
В девяностые на отечественный книжный рынок хлынул девятый вал переводной, преимущественно англо-американской фантастики. И «четвертая волна», авторы которой привыкли работать над романами несколько лет, конкуренции не выдержала. И хотя отдельные авторы продолжали, и даже успешно, публиковаться, намеченных «командных высот» они не достигли, а «четвертая волна» как явление прекратила свое существование.
Связанным с ней большим надеждам, которые питали и читатели фантастики, и сами писатели, не суждено было оправдаться.
К словам Лазарчука о «героическом поражении» «четвертой волны» следует добавить и горькое высказывание Владимира Покровского: «Единственное, что мы могли, если то, что мы пишем, действительно хорошо… это стать гумусом. Гумусом для тех, кто, читая нас, пусть даже в рукописях, учился бы писать свою фантастику, для тех, кому, может быть, повезет больше. Только это – быть гумусом или, если хотите, связующим звеном – могло быть нашим предназначением»[25].
Впрочем, авторы, которые пришли в фантастику в девяностые, наследовать традиции «четвертой волны» не спешили. На их долю выпала другая задача, которую иначе как героической и не назовешь: противостоять «вторжению» зарубежной фантастики и вернуть читателя фантастике отечественной.
Сложность такой «конкуренции» заключалась в том, что книги, ставшие новыми фаворитами любителей жанра, разительно отличались от фантастики советской, да и от той фантастики, которая была известна по переводам. И, пожалуй, самое значительное из этих отличий – иные стандарты развлекательности. Аттракцион и развлечение в отличие от размышлений и рефлексий прежде не были обязательными элементами НФ-текста.
Большинство авторов – кто по необходимости, а кто с удовольствием – последовали новым стандартам. В лихой фантастике девяностых сюжет главенствовал над идеей, а центральными персонажами все чаще оказывались герои и супермены.
«Вторжение» было отбито, но отличить нападающих от защитников представлялось уже почти невозможным. Победа далась дорогой ценой: символический капитал, накопленный фантастикой как интеллектуальной, провокационной, визионерской, оригинальной прозой, изрядно порастратили и героически прокутили.
Неудивительно, что «цветная волна», которая вновь обратила внимание на человека и вернула фантастике психологизм, была встречена с воодушевлением. Особая сосредоточенность на стиле и слоге произведений позволила увидеть в ее авторах наследников тех ценностей и устремлений, которые были свойственны «четвертой волне»[26].
И следует признать, что наследники в удовлетворении своих литературных амбиций преуспели куда больше предшественников.
Речь, разумеется, не о сравнении некоего «литературного качества» произведений (такие сравнения или противопоставления в большинстве случаев бессмысленны), а об инкорпорировании фантастических произведений и собственно авторов фантастики в пресловутый «литературный процесс» (вхождение в номинационные списки крупных премий, отзывы критики, публикации в «толстых журналах»).
И в то время как «четвертая волна» вела за признание фантастики литературой настоящие литературные же баталии, авторы «цветной волны», кажется, просто не заметили разделительных барьеров.
Однако это достижение – не единственное отличие двух «волн» отечественной фантастики. В процессе обретения литературных регалий «цветная волна» кое-что потеряла.
Критик Александр Ройфе писал в рецензии на сборник «Предчувствие «шестой волны»: «Персонажи сосредоточены на собственных эмоциях, а к окружающему миру равнодушны. Политика, социальные проблемы их почти не волнуют, что ярко проиллюстрировал, например, Н. Желунов, который, оживив Ленина в эпоху рыночных реформ, отправил его в парк кормить белочек»[27].
26
Роднит обе волны и то обстоятельство, что авторы «четвертой» в конце девяностых также принимали участие в межавторском проекте – новеллизациях сериала «Секретные материалы».