– Держитесь крепче! Это СССР! Нелетной погоды не бывает.
Николай Калиниченко
С открытым сердцем
– Я всегда перед тем, как жахнуть, делаю глоточек сладкого, а потом уж запиваю как следует. Получается такой бутерброд типа коктейль! – Дядя Миша подставил стакан, и Егор Васильевич налил ему из банки мутного компота. Миша тут же отхлебнул чуток и немедля махнул пятьдесят грамм водки из пластикового стаканчика для анализов.
– Вот ты продуманный, дядь Миш! А я – так… – Вадик выпил свою порцию вчистую, не запивая и не мешая. Водка ему была безразлична. Здесь, на гражданке, все напитки казались пресными.
Василич пил красиво, значительно. Сначала он резко выдохнул, словно делал зарядку, потом взял стаканчик здоровой рукой и медленно опрокинул его в рот. Затем выдержал краткую паузу и, наконец, смачно «занюхнул» рукавом халата.
На газете были разложены пряники, конфеты и апельсины. Василич задумчиво поглядел на них: не закусить ли? Однако решил пока повременить с этим. Сегодня пили первую, а кишкоблудство, как известно, хуже наркомании.
Место для встречи выбрали – хоть куда. С одной стороны лавочку прикрывала от посторонних глаз стена столовой, с другой – заросли бузины. Над кустами едва была видна жестяная крыша кардиологического отделения. Альков здесь, как видно, устроили работники больницы, чтобы покурить в тишине или увлечь в живописные «дебри» молодую сестричку. В этот час площадка пустовала и отлично подходила для пикника.
Май выдался неожиданно теплый. В кустах щебетали птахи. Зеленый дым молодой листвы придавал встрече легкомысленный оттенок.
– Травма, ребята, – это, в сущности, санаторий, – вещал раскрасневшийся дядя Миша, – сидишь себе, книжки читаешь, в шахматы можно или вот как сейчас – водочки.
– Травмы разные бывают, – покачал головой Василич, разглядывая гипсовый панцирь на правой руке.
– Ну я ведь не про серьезные. Опять же, все причиндалы функциклируют! То-то сестрички к нашему Вадюхе на вечерний укол очередь занимают! Это тебе не сердечник какой-нибудь. Ребра поломаны, кулаки отбиты, под глазом – фингал, сразу видно – настоящий самец!
Вадик смутился, непроизвольно потянулся к лицу. Вспомнилась прокуренная квартира, острый запах афганки, сивые рожи в дыму и его Нинка, пьяная в хлам, размалеванная… Он тогда вышел из себя. Потерял контроль. Соседи вызвали полицию.
– Миш, ну чего ты до парня докопался? Наливай вот лучше по второй. – Василич протянул дяде Мише бутылку. – Эх, маловато осталось. Едва на третий круг хватит… и денег нет. У тебя ничего не припрятано, Михаил?
– Какой там! – Миша махнул рукой. – Светка выдает едва-едва. Подозревает. Нюх у нее как у Джульбарса!
Тут птицы в кустах замолчали, майские дебри колыхнулись и выплюнули на площадку худого бледного гражданина. Всклокоченные черные волосы на голове незнакомца торчали вороньим гнездом. Он был одет в долгополое бурое пальто, из-под которого торчали голые лодыжки. На ногах у незнакомца красовались бирюзовые больничные тапки.
– Здрасте! – Человек пошатнулся, и Вадик поспешил подхватить его, хоть повязка на ребрах стесняла движения.
– Мужик, ты кто? Откуда взялся? – подступились с вопросами дядя Миша и Василич.
– Я это… оттуда. – Человек махнул рукой себе за спину.
– Из кардиологического? – догадался дядя Миша, помогая Вадику разместить нестойкого гостя на скамейке.
Мужчина кивнул.
– А здесь чего делаешь?
– Сбежал, – осклабился человек. Он откинулся назад, утвердил на спинке лавочки свои длинные руки. От этого движения пальто распахнулось, и взглядам собутыльников явилась разверстая грудь в обрамлении окровавленных бинтов, зажимов и трубок. Посреди этого раздора влажно блестела темно-красная рана, в которой набухало и опадало багровое сердце.
Первым опомнился Василич.
– Мужик, ты это… со стола операционного, что ли, сбежал?
– Ну да, – безразлично пожал плечами человек. – У них проводка в отделении старая, приборы закоротило, свет вырубился. Пока они там суетились в темноте, я со стола слез, и ходу. По дороге пальтишко у хирурга одолжил.
– Но у тебя же рана открытая! Ты кончишься сейчас, друг!
– Ну и что? Все умирают. И потом, не сейчас, а минут через сорок. У меня анестезия, вообще ничего не чувствую.
– Да у него шок! Я такое видел уже. Так, браток, посмотри на меня. Сейчас мы тебя поднимем и потихоньку пойдем в отделение, а дядя Миша сгоняет за врачом. – Вадик наклонился над человеком, заглянул тому в глаза. Взгляд беглеца ему не понравился. Было в нем какое-то окончательное безразличие, фундаментальная пустота.