Пить Иосиф пил, но меру знал. Руки и язык не распускал. Лишь однажды, хватив лишку, вдруг разоткровенничался:
— Кто я, Франя? Слепой циклоп — вот я кто!
По щекам Иосифа текли пьяные слезы.
Франческа обняла мужа, прижалась к нему и долго сидела, молча успокаивая любимого, пока тот не заснул прямо за столом.
Он имел свойство засыпать где попало, в самое неудачное время. Стоя, сидя; даже на ходу. Во время обеда. Работая в саду. Случалось, засыпал, разговаривая, посередине собственной реплики. Очнувшись, продолжал с прерванного слова как ни в чем не бывало.
Франческа привыкла. Она родила Иосифу дочь Жанну и двоих сыновей: Гуго и Херберта. Жизнь текла, как река по равнине — без порогов и перекатов. Пожалуй, кликуша была счастлива.
Дочь Жанна выросла и вышла замуж. Когда у Жанны родился первенец, поздравить молодую мать собралась вся семья. Улыбаясь, Иосиф с порога велел предъявить ему внука, взглянул на красного, орущего младенца — и переменился в лице. Вышел в сени, отчаянно скребя ногтем лоб — словно занозу вырвать хотел.
В глазах деда клубилась стеклянная муть.
Никто особо не смутился. Ну, заснуть невпопад приспичило. В первый раз, что ли? Когда через час Иосиф не объявился, встревоженная Франческа вышла во двор. Мужа там не было. И на улице — тоже.
Больше Слепого Циклопа никто не видел.
Это случилось через двадцать лет после свадьбы Иосифа и Франчески — день в день.
Когда женщина закончила рассказ, на балконе воцарилась тишина. Даже стражники, задремав на скамейке внизу, не прерывали молчания скабрезными байками и взрывами хохота. Они и храпеть-то перестали, словно во сне в их куцые головы явилось некое представление о деликатности. Дрых, наевшись от пуза, цепной Кудлач. Прятался в доме скорлупарь Реми.
Вдали, за рекой, собирались тучи.
— Что он сейчас делает? — спросил Серафим Нексус.
— Спит, — сразу поняв, о ком спрашивает лейб-малефактор, ответила кликуша. — Он обычно засыпает после таких приступов. И вообще… Он спит часто, но малыми порциями, как дед. Стоя, сидя, гуляя. Однажды Реми заснул верхом на лошади. Это очень смешит графа. Его сиятельство любит внезапно будить Реми. В отличие от деда малыш просыпается необычным способом…
— Его способ пробуждения связан с третьим глазом?
— Нет. Скорее с акробатикой.
— Тогда не будем зря тратить время. Внук Иосифа Бренна, кто бы мог подумать…
Старец вздохнул. Казалось, Нексуса подменили: замашки паяца, ироничность, притворство, игра в доходягу — все сгинуло без следа. Так комедия, забыв взять объяснительную паузу, превращается в трагедию, протягивая когтистую лапу и беря за шкирку ошеломленный зал.
Сильный, опасный, старый маг сидел на балконе, вертя в руках пустую чашку. К донцу прилип листик мяты.
— Отрок, запомни великую истину. Прошлое — коза. Вредная, настырная, вонючая коза-дереза. Когда ты полагаешь, что навеки избавился от нее, она тихонько подкрадывается сзади. И наподдает тебе рогами: чтоб помнил. Ладно, оставим философию в покое.
— Вы спасете его? — без особой надежды спросила хозяйка дома.
— Не знаю.
— Вы донесете на него?
— Не знаю.
— Есть ли смысл просить вас о милости, господин мой?
— Не знаю. Наверное, нет.
Тишина закончилась. Вскинулся спросонья один из стражников («Держи!.. хватай ворюгу!.. ах ты-ы…») и вновь забылся мутной дремой. Рявкнул для острастки Кудлач: нечего, мол, у ворот буянить! — и тоже угомонился. Громыхнуло за рекой, пустив отголоски меж дальними холмами. Несколько тяжелых капель упали в листву, но дождь медлил.
— Врожденный «мановорот». — Нексус ни к кому конкретно не обращался, но Андреа весь обратился в слух. — Уникальная, убийственная аномалия. В состоянии покоя не отслеживается. У деда отслеживалась, а у внука — ни в какую. Почему?
— Дед был магом, — сказал Мускулюс, нашупывая ответ, вертевшийся где-то рядом. — Имел мощный резерв накопленной маны. Кроме того, дед не родился с третьим глазом. Он его открыл в зрелом возрасте, поощряя дурную направленность. Это уже потом «вороний баньши» Бренна переродился в злокачественную «язву».
Мысли стаей гончих псов окружили ответ. Тот еще сопротивлялся, скалил клыки, но мало-помалу из беглеца становился добычей. Осталось лишь отрезать добыче голову и повесить над камином в качестве трофея. Сомнительного трофея, надо сказать.