— Где он может засесть? — спросил Больцано одними губами.
— На склоне есть пещерка, — также беззвучно ответил проводник. — Маленькая, но карлик вобьётся. Не иначе — там.
— Выход смотрит на нас?
Аосто кивнул.
— Поднимись на вершину и вспугни его оттуда, чтобы он выполз. А я постараюсь его перенять на выходе.
Аосто понимал, что сейчас ему предназначена роль живца в поединке двух магов, но согласился, не колеблясь. Кто бы ни засел в пещере, он преступник, и коронер должен его взять, даже если при этом придётся погибнуть самому.
Пару минут Больцано следил, как напарник пробирается в зарослях, чтобы выйти к предполагаемой пещере сверху, затем сам двинулся вперёд. Никогда прежде он не принимал столько мер предосторожности при таком явном отсутствии угрозы. Противник слаб, безоружен, беспомощен и напуган. Кажется, он плачет, сидя в своей норе. Можно встать, не скрываясь, подойти, вытащить его на свет и расспросить, что же всё-таки произошло в придорожной гостинице. Но в заплечном мешке у Больцано лежат три смертельных шарика, каких не под силу создать никому из ныне живущих магов. Значит, слабость, боль и испуг — лишь хитрая маскировка.
Сверху послышался треск, посыпались камни, затем голос Аосто проревел:
— Не уйдёшь!
Именно так, не скрывая мощи, командовал имперский чиновник стражниками, окружившими логово бандитов или засевшего в доме убийцу. И хотя рядом нет стражников, всякому ясно: раз Аосто вцепился в добычу — преступник не уйдёт.
В ответ зазвенел срывающийся на визг голос:
— Дядька, пусти! Пусти, тебе говорят!
Больцано, забыв об осторожности, кинулся на звук голосов.
Аосто стоял у пещерки и держал извивающегося мальчишку лет десяти. Не заламывал рук — чего там заламывать? — а держал за ухо, словно сторож, поймавший мелкого воришку. Мальчишка извивался и норовил пихнуть противника ногой.
— Гляньте, сударь, — воскликнул Аосто. — Это же Радим, мальчик на побегушках из таверны! Я ещё гадал, куда он делся. Среди мёртвых его нет, среди живых — тоже. А он во куда ускакал!
Больцано подошёл, глянул пристально. Теперь, под прямым взглядом было видно, что магические способности у парня есть, но слабенькие и неявные. Его бы в хорошие руки, к строгим, но любящим родителям, к приятелям, от которых и тумаков можно получить, но беззлобных, просто от широты души, и вырос бы человек, не знающий, что гнездится в нём тёмная сила. А что делать теперь, когда парень знает, кто он такой, и уже применил свои способности, чтобы поквитаться с теми, кто день за днём нещадно гонял его, забывая сказать хотя бы доброе слово?
— Хозяина ты убил? — спросил Аосто, встряхнув мальчишку так, что у того зубы ляскнули.
— Не убивал я никого, они сами померли! — завопил мальчишка, привычно жалобным голосом. — Пустите меня, чего ухи дерёте, я вам ничего не сделал!
— Откуда ты их взял? — спросил Больцано, показав Радиму скляницу, в которой копошились пришедшие в себя паучки.
Радим затравленно поглядел на мага и ничего не ответил.
— Мне что, два раза повторять?..
— Пусть этот ухо отпустит. Мне хозяйских заушений хватает, чтобы ещё посторонние ухи крутили.
— Отпусти, — приказал Больцано. — Он уже никуда не убежит. И захочет, да не сможет.
— А где тёмный маг? — спросил Аосто.
— Вот он и есть. Кто бы мог подумать?.. У детей колдовских способностей быть не должно, а то малец, не подумавши, со всеми своими обидчиками так поквитается, что те и костей не соберут. А этот, видать, повзрослел прежде времени. Солоно у хозяина приходилось?
— Спрашиваешь… — хмуро ответил Радим, растирая накрученное ухо.
— За это и убил?
— Никого я не убивал. Я ночью сплю, из чулана не вылажу, если хозяин не поднимет. Ничего я не видел, и почему они померли — не знаю.
— Пауки твои?
— Пауки сами по себе. Делать мне больше нечего, только на пауков любоваться. У меня в чулане пауки в каждом углу сидят.
— Но уж не такие.
— А мне без разницы…
Разговор начинал идти по кругу, и Больцано прибег к решительному средству:
— Ты хоть знаешь, кто перед тобой? — просил он, кивнув на Аосто.
— Да уж знаю, видал его, когда во дворе мужики топорами посеклись.
— А теперь он по твою душу приехал. Хозяин-то умер злой смертью, да и не один, а с женой и слугами. Только ты жив и остался, так что тебе и ответ держать.
— Не знаю я ничего, и никого не убивал, я спал, а они сами померли, — затянул мальчишка на привычный лад, но Больцано не дал закончить.