— Типа Олежа ей назначит свидание. Эта придет. А мы будем смотреть и прикалываться.
— И в чем прикол? — В голосе Веталя звучал скепсис, который апологеты рабочего класса склонны звать здоровым.
— Ну… не знаю.
— Вот если бы Олежа не пришел… на это свидание… вот это был бы реально прикол! — улыбнувшись углом рта, сказала Анжела.
— Да ладно. Подождет пять минут и чухнет. Всего прикола, — стоял на своем Веталь.
— Малая? Пять минут? Да ты ее не знаешь! — взвилась Анжела. — Будет час ждать, а потом еще разревется!
— Ну и толку?
— Проучим ее.
— Хоба, а можно круче! — оживился девятиклассник Мичин, его все звали по фамилии. Чувствовалось, он не на шутку разгорячен идеей. — Пусть Олежа забьет ей стрелу в Магазине. Она туда внутрь зайдет. Мы засов задвинем. Посмотрим, что она будет делать.
— Обоссытся, наверное, — хмуро усмехнулся Веталь. — Будет орать «Олежек! Любимый! Спаси меня! Мне так страшно!» — Последние слова Веталь произнес тоненьким голоском, небесталанно изображая девичье отчаяние.
— Может, ну его к бесу? — вяло возразил Олег. Большими пальцами обеих рук Олег щупал клавиатуру мобильного — пока товарищи спорили, он отстреливал летящие из правого верхнего угла экранчика звездолеты мутантов.
— Ты вообще сиди. Твое дело только ей сказать, — задумчиво изрек Мичин и в качестве последнего неотразимого довода добавил: — Ты мне должен вообще, забыл?
К своему первому свиданию Тата готовилась в вихре деятельного исступления — будто собиралась в школу к своему самому первому Первому сентября. Впрочем, ведь и свидание — первый класс взрослой жизни.
Прыщ над бровью был с горем пополам выдавлен, ранка прижжена водкой, найденной в холодильнике (Алиса держала ее для компрессов). Ногти — вычищены и подпилены. Волосы вымыты, причем дважды. Тата даже выстригла себе челку — кромка получилась косой, но так даже актуальней, успокаивала себя она.
Набег, совершенный поутру на косметический столик Алисы, принес Тате несколько полезных трофеев: тональный крем (им Тата собиралась замаскировать ранку от прыщика), перламутровую помаду и лак для ногтей. Правда, маникюра, несмотря на полтора часа мытарств, у Таты не получилось — кисточка в неумелых руках облизывала что попало и помимо собственно ногтей золотисто-оранжевый колер приобрели также и нежные беленькие кутикулы. Насупившись, Тата свела лак вонючим ацетоном.
Примерно два часа Тата крутилась перед зеркалом, примеряя уведенные из шкафа бабушкины торжественные платья времен щедрых премий за проектирование газопровода Уренгой—Помары—Ужгород — поначалу задумка явиться пред очи Олега а-ля Королева Кубков казалась ей прекрасной. Но потом, вспомнив заветы Анжелы и Аллы («слишком навороченных пацаны стремаются!»), Тата остановилась на джинсовом сарафане и полосатой кофточке, каковая, впрочем, вскоре обнаружилась в корзине для грязного белья. Пришлось согласиться на футболку с надписью «Sharm-el-Sheih». Старая Алисина клиентка, владелица агентства недвижимости Варвара Петровна, презентовала эту футболку на Татин день рождения.
В молодости главбух Варвара гадала на любовников, затем переживала за оболтуса-сына, то и дело ввязывавшегося в мутные истории с давящими очертаниями казенного дома на заднике, а после пятидесяти открыла для себя вечные ценности в виде мохнатого кобеля по кличке Бендер, свежевыжатых овощных соков и отдыха на морях по системе all inclusive. Теперь Варвара Петровна приходила редко, в основном чтобы подстраховаться перед особенно важными сделками. Алису она уже давно, и отчасти заслуженно, воспринимала как соавтора собственной судьбы. А гонорары всегда подзвучивала подарками и прочей милой мишурой женского приятельства.
Прежде чем покинуть дом, Тата выдернула из розетки видавший виды бабушкин «Локон» — попытка подкрутить кончики волос окончилась очередным за этот день фиаско.
Она почистила зубы, в восьмой раз надушилась и, на ходу пообедав шоколадной вафлей и помидором, бросилась вниз по лестнице.
Сердечко Таты стучало громко.
«Магазином», где назначено было Татино свидание, называлось гадкое и глухое место — один из отрогов построенной еще при царе Леониде станции, обеспечивавшей очистку сточных вод городской канализации.
С высоты полета стрижа станция напоминала бетонную черепаху — раскинувшую лапы, вытянувшую навстречу не поймешь чему тупую башку и, словно рулевым веслом, помогающую себе обрубком хвоста.
С наступлением капитализма коммунальное тело города ссохлось и одряхлело. Окраинная станция-черепаха, неподалеку от которой, считай, оканчивался город, не составляла исключения. Зимой в облупившихся помещениях станции ночевали бомжи, на подступах к ней сводили счеты беспризорные собачьи стаи. Что, впрочем, не мешало станции функционировать — в ее черных глубинах как встарь урчало, дрожало и механически переваливалось что-то значительное.