Ладушкин отозвал умельца в сторонку и сочувственно заметил:
— Доигрался, Николай! Я ведь тебя предупреждал, брось ты эти штучки с многомерными пространствами, не доведут они до добра! Что я в рапорте напишу, а?
Савкин пристыженно молчал.
— Исправляй давай! — сурово сказал Ладушкин. — Покамест состав преступления не образовался!
— А что, он еще не образовался? — удивился Савкин. — А я-то думал, что уже… Что ты меня сейчас заметешь!
— Вот если пострадавшие граждане заявление напишут, тогда непременно замету, — рассеянно сообщил участковый. — А пока заявления нет — не могу.
— Эй, вы там, в коробочке, — крикнул он, наклонившись над Жордановой клеткой. — Заявление писать будете?
Как ни странно, голос участкового без всякого телефона проник в мнимое пространство, потому что оттуда донеслось:
— Не… не будем. Пусть только вытащит нас. Мы ему рожу начистим, а заявление писать не будем. Он же не со зла, а в порядке научного эксперимента. А пока не вытащил, пусть что-нибудь сделает, чтобы не так скучно было. А то здесь кроме мусора ничего нет.
Участковый зорким взглядом всмотрелся в трансцендентность, клубившуюся на дне короба, и изрек:
— Мы в ответе за тех, кого засадили! Так что, гражданин Савкин, будьте любезны обеспечить вашим жертвам человеческие условия существования. А то меня разные комиссии по правам человека заклюют.
— Может быть, мне туда группу «Виа-Гра» отправить в полном составе? — ехидно спросил Савкин. — Чтобы они, так сказать, развлеклись?
— «Виа-Гра» вообще существа, судя по всему, мнимые, — сообщил математик-корзинщик. — Так что если ты туда их отправишь, то это будет их последняя гастроль. А у них, между прочим, ревнивые спонсоры, так что тебе не поздоровится.
Удивительно, но с появлением представителя закона связь между пребывающими в мнимой части пространства и оставшимися в реальности субъектами наладилась и теперь осуществлялась без всяких технических средств. Впрочем, наша милиция много чего может, только помалкивает, не афиширует, так сказать. Да и то сказать, зачем?
— Не надо нам «Виа-Гры», — донеслось из коробочки. — Нас жены не поймут. Хотя, с другой стороны…
— «Виа-Гра» это лишнее, — отрезал Ладушкин. — А вот элементарные удобства будь любезен обеспечь! Ну, нары там, парашу, опять же. В общем, ты все понял. Исполняйте, гражданин Савкин.
И Савкин, оставив не прекращающих научной дискуссии ученых, в сопровождении участкового отправился искать мнимые предметы быта, дабы отправить их в инфинум.
Они прошли несколько кварталов, ступая по резным теням от стальных и титановых, изготовленных из отходов ракетно-атомного производства заборов. Наконец участковый нашел то, что было нужно.
— Вот, — сказал Ладушкин, — показывая на эффектный коттедж-теремок. — Вот эта домушка, по-моему, подойдет. Давай отправляй, покажем всему миру, что наша пеницитарная система самая гуманная во всех измерениях!
— Как же так? — изумился Савкин. — Вон, какой домище! Да если он пропадет, все сразу заметят! Что же тогда со мной будет?
— Ничего не будет, — успокоил его участковый. — Потому как это домушка мнимая. В реальности она не существует. Ее какой-то цыганский барон построил без разрешения и непонятно на какие деньги. Во всяком случае, владелец утверждает, что реальных бабок у него нет и отродясь не бывало. Так что, ты ее того… Заодно и меня от головной боли избавишь. И вообще, делай что говорят, не перечь власти!
Савкин пожал плечами и махом отправил несуществующий коттедж в инфинум.
На месте терема обнаружилась полуразвалившаяся халабуда, из которой выскочил волосатый неопрятный чувак. В одной руке у чувака имелся объемистый полиэтиленовый пакет с белым порошком, а в другой — автомат Калашникова. Вид у цыганского барона был ошарашенный.
— Попался, голубчик, — констатировал Ладушкин и тут же арестовал чувака. — Ладно, я пока этого друга в отделение провожу, а ты ступай себе, работай. Думай, как граждан вызволить, а то я тебя и без заявления заарестую и к нему вот в камеру, понял?
Наркоторговец сверкнул на Савкина маленькими злыми глазками.
Савкин опечалился такой перспективой и вернулся в свой сарайчик.
Ученые, судя по всему, отыскали-таки решение савкинской проблемы, потому что больше не дискутировали, а выпивали и закусывали.
Пили они, естественно, живодку, а закусывали добытыми из торговых запасов шпротами.
— Ну, как? — осторожно спросил изобретатель, косясь на раскуроченный ящик с взятым в долг торговым запасом. — Что-нибудь придумали?
— Ага, — хором сообщили теоретики. — Надо твоих клиентов умножить на мнимую единицу, тогда они сами из инфинума выскочат. Всего-то делов!
— Всего-то? — удивился Савкин.
— Великое — всегда просто! — важно сказал Васька Гуцул, поднимая золотистую шпротинку за хвост и отправляя в рот.
— А где мне взять эту самую мнимую единицу? — спросил изобретатель. — У нас в Растюпинске мнимые единицы на дороге не валяются.
— А это уж не наша забота! — ответили теоретики. — Кто у нас практик? На вот, держи-ка стакан. Ну, за единство теории и практики! Будем!
— Будем, — обреченно отозвался Савкин.
6
А между тем проколотая Савкиным пленка между реальностью и инфинумом, потеряв однажды свою непроницаемость, понемногу разъезжалась во все стороны. Так, да простит мне читатель фривольность, закоренелая девственница, вкусив однажды грубых мужских ласк, пускается во все тяжкие, незаметно для себя становясь позорным достоянием общественности. Так нечаянная правда, обрастая виртуальными подробностями, в клочья рвет, казалось бы, прочное информационное пространство, так…
Короче говоря, мнимые составляющие нашей комплексной реальности сами собой проваливались в инфинум, все расширяя и расширяя прореху между мирами.
Неопределенное пространство вокруг коттеджа, в котором засели первые узники инфинума, покрылось разнообразными пятнами, которые понемногу принимали до боли знакомые очертания.
Тут были и великолепные непостроенные дороги, многоэтажные дома, коттеджи, несуществующие самолеты, ракеты, танки, лучшие в мире автомобили и восставшие из небытия величественные и декоративные, как китайские драконы, социальные программы. Обитаемые островки, один за другим всплывающие из океана неопределенности, со звоном связали обрывки так и не сооруженных струнных магистралей, где-то на краю восприятия зашумели неповернутые на юг северные реки, чуть позже гордо зареяли стяги всевозможных свобод, заскрипел под ногами драгоценный песок истинных демократических ценностей.
С тяжким гулом поперли в бесконечную высоту всевозможные финансовые пирамиды, унося на вершинах изумленных таким оборотом дел создателей.
Глазурованным горохом посыпались с виртуальных небес разноцветные гламуры и гламурки, наполнив инфинум непристойным шорохом и писком.
Подсолнечной шелухой покрыли почву мнимо-значимые чиновники всех мастей, сплюнутые наконец реальностью в открывшуюся пространственную прореху.
Жирными мотыльками-поденками шмякались тут и там деятели несуществующих в природе искусств и сразу же начинали бестолково ползать туда-сюда в поисках подходящих кормушек.
Тяжело, словно фугасные бомбы, ухнули два или три потерявших связь с реальностью олигарха.
Небеса инфинума расцвели пиаром. Сразу стало трудно дышать.
В общем, в некогда тихой и мирной мнимости творилось что-то неописуемое. Да и как ему быть описуемым, если оно по сути своей мнимое? Тем не менее гвалт стоял страшный, как во времена сотворения мира или какого-нибудь великого исхода. Собственно говоря, это и был великий исход мнимых существ из реального мира. Великий, но от этого не менее неожиданный и, судя по всему, довольно для этих существ болезненный.
Посреди фантастического пейзажа, обладающего всеми мнимыми достоинствами и ни одним реальным, одиноко торчал цыганский коттеджик, на крыше которого трое совершенно протрезвевших от ужаса нормальных мужиков, неосторожно пропивших собственную реальность, воздевали к небесам руки и молили о спасении. Прямо Новый Орлеан какой-то, катастрофа. А то, что она мнимая — так это ничего не значит. Мнимая-то она в сто раз страшнее, чем настоящая.