«Но, позвольте, „Волшебник Изумрудного города“ — это, конечно, прекрасно. Я десятки раз его перечитывала в детстве. Я великолепно знаю свою роль… Конечно, лучше бы быть Элли или Волшебницей Стеллой, только не Бастиндой, и не Гингемой, и не Летучей Обезьяной, и не… Нет, Тотошка мне вполне подходит, хотя он и мужчина! Это даже пикантно…
Но только… какая же это фантастика? Это даже не фэнтази! По t-классификации это типичная авторская сказка, причем современная… И ее не было в списках литературы к экзамену. Я точно помню…»
— Ой! Гав! Кто это? Гав-гав! Как ты смеешь плевать в Элли? Вот я тебя! Гав!.. Элли! Берегись! Гав! Этот тип замахивается железкой! Гав-гав-гав!!!
«Какая жесткая и грязная нога! Кусать противно… О, Ланделема! Но этого не было в „Волшебнике“! Что случилось? Где я? И как сюда попала? Черновик! Ой, МАМочки!»
Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!
— Ну, попадись мне тот гад, кто меня сюда запихнул! Дай только отсюда выбраться! Попался бы ты мне в темном углу… МАМа не узнает! Да пошли вы все со своим обедом… сами знаете куда! В своё гномье царство… во глубину Сибирских руд… хранить там гномское терпенье… Во как я! Почти Пушкин!
Нет, ну какой же мерзавец всё это придумал? Ну, так можно над человеком издеваться? Это ж додуматься надо… Да какая это вам к Куролетам «оптимальная экстраполяция статистической лямбда-вероятности»? Как же я теперь людям в глаза смотреть буду?..
— А ты ещё откуда взялся? Ах, ты ещё плеваться будешь?…А вот я тебя поленом по куполу!
Гм… это, кажется, кто-то другой… и его тоже нет… Одни гномы остались…
— Нет! — завопил он. — Не поддамся! Лучше в осадок выпасть! — и налитыми кровью глазами он озверело посмотрел вокруг в поисках орудия смерти. Но ничего подходящего не было. Лишь березы окружали полянку, и белизна их стволов делала яркий солнечный день еще светлее и радостнее.
— И никто не узнает, где могила моя! — вдруг не то запел, безбожно фальшивя, не то просто завопил он, взвыл дурным голосом и ринулся к самому толстому стволу, на ходу пригибая голову.
Кто умножает познание, тот умножает скорбь
На кафедре литературы собиралась гроза. Ветер шевелил гусиными перьями, воткнутыми в чернильницы, вздымал страницы рукописей и сдувал с них пыль, закручивая её в лево— и правосторонние спирали.
— Амадей Гофманович! Это всё она виновата, вы у неё спросите, что она в состав подмешала? — вопил, дёргаясь и взлетая при особенно сильных порывах Ветра, молодой и пока ещё несколько легковесный магистр изящно-магических наук доцент Шерлок.
— Ну, прежде всего, дорогой мой, вина лежит на вас! — решительно ответил ему заведующий, возмущенный попыткой доцента улететь от ответственности.
Самого завкафедрой Ветру было не поднять: его прочно удерживали на земле звучные титулы и научные заслуги, не говоря уже об округлом животике, к постоянному огорчению владельца все больше и больше выдающемся вперед.
— Будем объективны! — Разнос постепенно набирал обороты, углубляя гневные складки на лице начальника и усиливая порывы Ветра в помещении. — Именно вы настояли на расширении и углублении эксперимента. Какую-то детективщину развели… Нельзя свои личные интересы ставить впереди кафедральных! И вот результат… Вот они, непроверенные эксперименты и лихачество!
— Да у меня всё просчитано! — завопил Шерлок. — Не виноват я! У меня же возникает метафизический синтез Иномирья, основанный на межмировом Ветре как прочной несущей конструкции… Студент в конце романа оказывается перед Сфинксом, а Сфинкс задаёт задачу… Что им стоило её решить? Вы же сами одобрили…
— М-да… задачи одобрил… по рекомендации кафедры логики, но исключительно под вашу ответственность! И зачем вам этот самый синтез потребовался? Чем вас не устраивали самостоятельные литературные миры? Вы что, не знаете, как опасно их смешивать?
— Но синтез-то точечный, перед Дверью! Сфинкса мне одного выдали! А он сам по разным мирам ходить не может! Вот и пришлось все миры к одной точке свести! А потом, у меня же действует строгая система отбора задач! Каждому персонажу-студенту Ветер приносит его литературную доминанту, попросту — цитату из мировой классики. Вы же сами требовали найти применение Ветру в учебном процессе! И конкурс объявили! — попытался оправдаться подчиненный, прозрачно намекая, что всего лишь выполнял указания руководства.
— Гм… занесённые ветром, значит…
— А доминанта притягивает задачу. Вы сами посмотрите! Вот, скажем, эта… «Кто умножает познание, тот умножает скорбь». А при ком здесь это? — испуганно прошептал доцент и, глянув на заведующего, быстро забормотал в сторону: — Ну, это не важно, сейчас возьмем другую…
— Как это не важно? — рявкнул заведующий, по бегающим глазам доцента сообразивший, что подчиненный пытается скрыть какие-то неполадки и недоработки, а может быть, даже явную халтуру.
— Да шутка это! Ветер пошутил… Это он не студентам, а нам на кафедру принес… Ну, вроде метафоры для учебного процесса… Главное, что у студентов! Тут что притянулось? «Свой путь земной…» Ага, это про дорогу… тогда, значит, Сфинкс студента спрашивает: «Поезд движется из пункта А в пункт Б…»… Или эта… «Собака бывает кусачей», тогда задачка про животных… Вот: «Волк, коза и капуста». Видите, как всё тонко продумано?
— Угу… доминанты, значит… И что же они сейчас доминируют… в наличии, так сказать?
— Да не знаю я что! — в отчаянии завизжал кандидат. — Я же вам об этом и толкую, что всё смешалось! Вы у неё спросите, — обвиняющим перстом он затыкал в сторону лаборантки, имитирующей бурную деятельность за дальним столом, — что она в котел с фантастикой налила?
— Угу… да, действительно, Елена Борисовна, — гневный начальствующий взор переместился на поникшую, но не сломленную как цветок за её спиной лаборантку, которая, игнорируя Ветер и тучи, нанизывала бумаги на острия скоросшивателя. — Что-то в последнее время вы стали позволять себе несколько манкировать своими обязанностями… цветы вот забываете поливать… авокадо скоро совсем завянут…
— Нет, вы вспомните, — мстительно ворвался в добродушно-обличительную речь взъерошенный доцент, хватаясь для устойчивости за угол стола. — Это же она два года назад в историческую литературу бабский роман подсунула!
Амадей Гофманович вздрогнул, переполняемый инстинктивным отвращением к данному жанру. И уже ни молодость, ни нежный румянец провинившейся не могли её спасти. Взгляд начальства налился громовой силой, а из-за щёлкнувших зубов вырвалась молния, ударившая прямо по скоросшивателю и согнувшая одно его остриё. Трепещущую лаборантку снесло со стула и поставило по стойке «смирно».
— Итак, Елена Борисовна, мы вас слушаем! Что же вы добавили к чистому золоту отобранной кафедрой серии фантастики?
Громадные голубые глаза эфирного создания наполнились слезами, и одна, не удержавшись, медленно покатилась вниз, оставляя за собой безукоризненно ровный след.
— Нет уж, вы, голубушка, не плачьте! А ответьте на поставленный перед вами вопрос! — Гнев начальства был столь силён, что этот самый вопрос, установленный сначала на полу в виде мелкого знака препинания, начал быстро расти, угрожающе покачиваясь.
— Ну, золото я и добавила… Золотой сборник сказок… Раствор, для пятого курса приготовленный… Ну, тот, что неправильный. И не добавила я, а случайно налила… Я же не знала, что его туда слили… А тут меня отвлекли… Змей заполз, такой зелёненький… И я на этикетку не посмотрела… Ой, я всё сказала, уберите его от меня! — взвизгнула Леночка, когда вопрос отточенным маятником качнулся перед самым её носом.
— Нет, не всё! Пусть еще скажет, что в этом растворе было!
— Ой, да не помню я… ну, «Волшебник Изумрудного города» был, «Карлсон», «Винни-Пух с Пятачком», «Маша с медведем», «Белоснежка с гномами», «Золушка»…
С каждым названием мужчины становились все мрачнее: «Маша» заставила кандидата отпустить стол и схватиться за голову, так что порыв Ветра, воспользовавшись случаем, немедленно вознес его к потолку. Но «Золушка» с убойной силой пригвоздила его к земле. На своё счастье, он рухнул прямо в кресло, которое выдержало, хотя и застонало.