— Смешение жанров, что чревато смешением миров, а то и взрывом… И вдобавок авторские сказки там вместе с народными, почему доцент Дюймовочка и сочла раствор непригодным, — с ужасом прошептал магистр. — А у народных сказок индекс реализма за пределами литературной шкалы!.. Они же всю фантастику на клочки разнесут! На атомы! На кванты!
— А если на кванты, то там начнут работать законы квантовой механики. Этот самый… неопределённости Гейзы Нберга, например, — печально и задумчиво сказало начальство. — М-да, но вот студенты… А если ещё и ваш синтез миров — то студенты будут бродить по всему пространству вареной фантастико-сказочной действительности. Да, — грустно подвёл он итоги, и от его голоса замер Ветер, улеглась позёмка из пыли и траурно поникли шторы. — У них нет ни одного шанса! Ректору я, конечно, доложу, но, боюсь, что и спасатели не помогут… Ну что ж! Искусство требует жертв!…Вечная им память!
На глазах у Амадея Гофмановича выступили слезы, и он не заметил, как улыбка облегчения промелькнула на лице доцента.
— А все ваша неосторожность! — начальник строго посмотрел на поникшую Леночку.
— Это не неосторожность, а преступление! — с пафосом провозгласил доцент.
— Гм… Преступная неосторожность! — уточнил заведующий, принимая при этом во внимание не только молодость и красоту обвиняемой, но и близкие родственные связи последней с комендантом академии (как-никак, единственная племянница). — Вот именно: преступная неосторожность — вот что имело здесь место!
Ну, положим, его собеседник хорошо знал, что на самом-то деле имела место еще и преступная халатность. Потому что, увлеченный разгадыванием кроссворда, доцент Шерлок, будучи дежурным по кухне, не обратил внимание на то, что котел с варевом не только дошел до кипения, но и кипел неведомо сколько времени. И если бы эта дурочка не умудрилась именно в этот котел налить сказочный раствор, окрасивший весь состав в розовый цвет, то отдуваться по полной программе пришлось бы именно ему.
И из всех присутствующих лишь Ветер знал, что здесь имел место еще и преступный умысел: только он видел, как Медуза Горгона вливала некоторым студентам в рот состав со специфической добавкой. Благо, змей вокруг ее головы было достаточно, и все они охотно плевались ядом. Так, в черпак для Виктора плюнула гадюка болотная, для Санчеса — кобра, для Виолы — гюрза, а для Вовика вообще змея подколодная.
«Ну что ж! Здесь, пожалуй, все интересное уже закончилось, — про себя констатировал летавший по помещению Ветер. — Теперь можно отправляться на задание. Благо, это официальное поручение в рамках учебного процесса, которого никто не отменял, — и невидимая улыбка расползлась на его невидимом лице до самых ушей. — Ах, как все замечательно получилось!» — и погладив на прощание Леночкины ножки под мини-юбкой, он ринулся к котлу с фантастикой и сказками, а тот не был сейчас даже закрыт крышкой!
Кем быть?
Ланка внимательно посмотрела направо, где хоть что-то было видно, а потом на себя. Вместо элегантной голубой скабы и изысканного темно-синего лоохи с узором на ней теперь было приталенное платье, выцветшее и в заплатках. Поверх платья — фартук, основательно замызганный… В основном — золой. И зола же была в совке, удерживаемом правой рукой, в ведре, стоявшем рядом, и на дне камина — перед самым ее носом, поскольку она стояла на четвереньках. Стряхнув золу в ведро и туда же сунув совок, она выползла из камина, распрямилась и еще раз огляделась. Типичная европейская гостиная XVII–XVIII веков. В середине комнаты большой стол, накрытый вышитой скатертью. Вокруг стола — массивные стулья. На стенах три женских портрета, скорее всего мама и дочки. Все трое расфуфыренные и улыбающиеся, но в улыбках сквозит что-то неприятное и злое.
В открытую дверь потянуло запахом кофе, и Ланка невольно шагнула на манящий аромат. Бам-бам! — отозвались ее шаги по натертому до блеска паркетному полу. В удивлении она остановилась и, приподняв подол, посмотрела, что там у нее на ногах. Оказалось: громоздкие деревянные башмаки. «Сабо!» — вспомнила она название этой древней обуви. Пришлось ступать очень осторожно. «Не хватает только привлечь внимание местных жителей до того, как я разберусь, где очутилась!» — испуганно подумала она.
На кухне большая дровяная плита выложена изразцами. На стенных полках горшки, кастрюли и сковородки. На плите кипит какой-то древний кофейник, от которого исходит одуряюще вкусный запах кофе. Ланка решительно вынула из буфета большую голубую чашку и налила себе кофе. Поискала сахар, но нигде его не нашла. «И Куролеты с ним!» — вздохнула она и присела к разделочному столу. Первый же глоток горячей тонизирующей жидкости основательно прочистил ей мозги, и она начала рассуждать.
«То, что я больше не леди Меламори, это очевидно, — сказала она себе. — Ни в одном из романов Макса Фрая та в подобную ситуацию не попадала. И потом, Меламори — аристократка, она в жизни не напялила бы на себя это безобразие, — и Ланка еще раз с отвращением уставилась на рукав своего выцветшего платья. — Значит, изменилась моя персонификация, и более того, это уже не Ехо, потому что в том мире все носят скабы и лоохи. Это же явно земная европейская одежда и обстановка. Что же получается? Я в другом романе? Но так не бывает! На экзамене с начала и до конца ты всегда одна и та же героиня. Но и то появление парня с поленом и мужика с гаечным ключом явно не из историй о сэре Максе. Что же случилось? Он на меня замахнулся. Я ему врезала поленом по голове, а в следующий момент я уже здесь… в камине… О, Ланделема! Неужели — Черновик? — и ее затрясло. — Так кто же я теперь? И как отсюда выбираться?»
Тут вдруг раздался громкий и капризный голос:
— Зо-луш-ка! Иди сюда! Ты мне нужна!
Однажды, вернувшись после официального приёма к себе в королевский кабинет, Его величество король Амбера, еще недавно бывший просто принцем по имени Корвин, отхлебнул глоток вина из кубка, и, сняв корону, основательно надавившую голову, повесил её на вешалку (естественно, корону, а не голову). Изучая важные государственные бумаги, переданные ему премьер-министром, и раздумывая о явно плетущейся интриге, он так углубился в размышления, что перестал обращать внимание на окружающее. Он не отреагировал, ощутив на лице что-то мокрое, а полено, всунутое в руку, просто отодвинул в сторону. Но все-таки поднял взор, хотя и не сразу. Он сразу понял свою ошибку, но было поздно: какой-то старикашка с мерзкой рожей уже опускал на его голову ржавый гаечный ключ, и в следующее мгновение Мигель отрубился. Очнулся он с больной головой и большой шишкой на ней. Кроме того, голова почему-то еще и страшно чесалась. «Это кто же мне так врезал? Кто-то из любимых братьев или агент Хаоса?» — подумал король Амбера, посмотрел по сторонам, но, никого не обнаружив, вернулся к чтению бумаг.
Незаметно для себя он начал расчёсывать две точки на голове — сначала справа правой рукой, а затем в ход пошла и левая рука, чесавшая, где ей ближе, то есть слева. Интрига всё плелась и тянулась, явно угрожая стабильному положению дел в государстве, а выхватить из неё важнейшие нити и наиболее опасных виновников никак не представлялось возможным, когда зуд стал вовсе нестерпимым.
«Да что ж это происходит?» — подумал король и подошел к зеркалу. Один взгляд и все стало ясно: на голове растут рога. Что перед этим заговоры и интриги? К счастью, Мигель вовремя вспомнил, что не только он — студент МАМы, но и его герой в данном романе не женат. Поэтому, бегая в припрыжку по комнате, он раздумывал не о том, как наказать изменницу, а что бы это могло означать.
Новый пристальный взор в зеркало открыл ему ещё более страшную новость. Под рогами, подросшими за это время еще немножко, но так и не тянувшими на настоящие, а скорее похожими на маленькие рожки, находилось ныне не благородное лицо королевских кровей, а просто козья морда.