— Представляешь, вот ты первокурсница на первом своём экзамене. Твёрдым шагом идёшь в исторический роман, надеясь спокойно броситься под поезд Анной Карениной или мирно сгореть на костре Жанной д’Арк. И вдруг на тебе — Белоснежкой по голове и её семью гномами! Клянусь янтарной брошкой моей двоюродной бабушки! Тут заклинит!
Никаких возражений не последовало в силу отсутствия конкурирующих гипотез. Жалобный взгляд Белоснежки, брошенный ею исподтишка на Мигеля, на таковую явно не тянул.
— Да, интересная ситуация получается, — и Виктор, подойдя к столу, взял пару фломастеров и листок бумаги.
— Вот смотрите. — Он нарисовал на листе зеленый круг, а вокруг него — синий, изобразив в промежутке между ними синие же загогулины. Результат своих художеств он показал присутствующим. — Синий — это сказочно-фантастический мир, в котором мы сдаем экзамен. А зеленый — как бы пузырь реальности — эта вот квартира, куда нас всех притянуло и где мы стали сами собой. А теперь дальше, — и зеленым фломастером он провел еще один круг, охватывающий синий, и нанес зеленую штриховку между синим и наружным зеленым кругом, а затем синюю — между синим и внутренним зеленым. — Литературный мир — вот эта синяя часть — сам находится внутри настоящей, полноценной реальности нашей МАМы… этой зеленой. Как шар в шаре… Итак, две настоящие реальности, разделенные литературой. И если мы теперь объединим свои силы в единый поток, — он провел зеленую черту, соединяющую два зеленых же круга, — и используем метод Пробоя или, может быть, Инверсии, то окажемся здесь, то есть дома! — и он торжествующе ткнул в наружную зеленую штриховку.
Все задумались. Но вдруг Ланка подскочила с дивана, выхватила из рук Виктора синий фломастер и торжествующе заявила, покачивая инструментом перед его носом:
— А это ты не забыл? — и нарисовала еще один кружок в самом центре схемы. А затем, немного помедлив, отобрала у Виктора зеленый фломастер и заштриховала им центр нового круга. После чего продемонстрировала рисунок всем остальным.
— Ага! — первым просек смысл ее действия Санчес. — Ты хочешь сказать, что внутри маленького шара реальности — этой квартиры — имеется еще сказочный персонаж, а в нем сидит личность, относящаяся к большой реальности…
При этих его словах все сначала уставились на Белоснежку, в который раз пытаясь понять, кто же в ней сидит, а затем на оратора. Но он взял и замолчал. И даже закрыл глаза, полностью отгораживаясь от мира. При этом он попытался вспомнить, видел ли он Белоснежку тогда, когда видел их всех. Дело было непростым, потому что слишком много лиц промелькнуло перед его глазами.
— Гм… — вступил в разговор Мигель, — при Инверсии ее просто вывернет наизнанку: снаружи она станет сама собой, а Белоснежка останется внутри, а с таким содержанием ее литературная действительность не выпустит.
— Пусть не Инверсия, а Пробой! Нас же пятеро! — настаивал Виктор. — Значит, можем образовать защитную пентаграмму. Встанем по углам, а ее — в центр. И вытащим!
Ланка посмотрела на него, прищурившись, и, немного поразмыслив, опять согнулась над столом, продолжая рисовать. Меняя фломастеры, она изобразила в центральном зеленом круге еще пять зеленых кружочков, заштриховав их частично синим, а частично зеленым.
— Это мы! — грустно поведала она, демонстрируя рисунок. — Я уверена, внутри меня присутствует и леди Меламори, и Золушка, и все остальные. Думаю, у вас также, — и она взмахнула руками, которые немедленно обросли перьями.
Мигель повернулся ко всем находящимся в комнате спиной и напряг мышцы:
— Ну как, есть? — спросил он.
— Есть, — мрачно пробормотал Виктор, глядя на вырастающие из спины друга лопасти пропеллера. Рост Мигеля при этом заметно уменьшился, а пузо начало выпирать над ремнем, плотно охватывающим талию. Но Мигель на всякий случай еще и сам заглянул к себе за плечо и тяжело вздохнул. Пропеллер и пузо опять исчезли, а рост вернулся к нормальному.
— М-да, — медленно произнес он. — И если Пробой сработает, и мы выберемся, то с этим содержанием на целый месяц угодим в лечебницу. И это в лучшем случае! — горько вздохнул он. — А как там лечат, вы знаете…
Да, знали и потому внутренне содрогнулись. Каждому хоть раз, но пришлось пройти это так называемое лечение. Самый жуткий опыт был в этом смысле у Санчеса, во внутренней сущности которого однажды выжигали целого динозавра после неудачной трансформации. Поэтому Санчес при словах Мигеля, не открывая глаза, громко засопел.
— Но скорее всего… с таким-то грузом, — продолжила свои рассуждения Ланка, — никакой Пробой не сработает. Придется тащиться через этот сказочно-фантастический мир к Двери. Лучше всего применять поэтапную инверсию… по мере прохождения этой реальности…
— По Межреальности… — с ударением на первом слоге произнесла Виола, из-за чего Мигель заметно вздрогнул, а Ланка вдруг вся сжалась. — Вить! Расскажи им… к чему мы пришли раньше.
Виктор пожал плечами и коротко повторил свои прежние выводы.
Народ безмолвствовал.
— Э-э… Ну, это… — вдруг неожиданно произнес Санчес и опять замолчал.
— И что? — наклонилась в его сторону Виола, а все остальные выжидающе на него уставились.
— Ну… — с явной натугой промычал бедный Санчес, начавший краснеть под этими пристальными взорами.
— Что мычишь? Давай телись! — хлопнул его по плечу сидевший рядом Мигель. От этого дружеского удара Санчес согнулся, почти достав лбом колено, и закашлял.
— Ну, с поленом… Это же я был. То есть не я, а Сонк, то есть мы с ним… Ну, он по сюжету должен был это сделать…
— Так-так… — многозначительно произнес Мигель, щуря глаза и потирая рукой голову в том месте, по которому когда-то пришелся удар гаечным ключом.
— Нет! Бил не я! Это же Енси! А я только по полену вам дал, чтобы могли отбиться! — поспешил объясниться Санчес, предчувствуя назревающую разборку, и умоляюще посмотрел на Виктора как самого авторитетного из присутствующих: — Триада! Объясни же им, я не нарочно!
— Ага! И не нарочно мне в глаза плюнул! — прорычал Виктор, сжимая кулаки.
— Так по сюжету же положено, — простонал Санчес, уже проклиная себя за то, что вообще вылез с этим.
— Стойте! — вдруг вскричала Виола, которой никто в глаза не плевал и по голове не бил, и потому она спокойнее других отнеслась к неприятному разоблачению. — Ты хочешь сказать, что видел всех нас… когда твой Сонк размножился… Да?
— Ну да, — торопливо ответил Санчес, с благодарностью глядя на неожиданную защитницу. — Именно это я и пытаюсь вам сказать. Сонк… он… ну… он по рассказу Каттнера видел всех людей, которые только были на Земле тогда. А я почему-то видел литературных персонажей — Сварога, Макса Фрая, пиррян, Вини-Пуха… ну и других.
— Так, — Виктор разжал кулаки, — это интересно. Значит, действительно возникла связь между разными литературными мирами. И это — увы! — подтверждает, что мы находимся именно в Межреальности…
— О Ланделема! — воскликнула вдруг Ланка. — Да откуда она может взяться? Ведь литературные произведения — самостоятельные миры!
— Ну, — ответил Виктор, потирая лоб, — я думаю, тут есть целый ряд возможностей. Во-первых, должна быть связь между разными произведениями одного автора. Это ведь проекции одной и той же души…
— Вообще-то так… — кивнула Ланка.
— Значит, — продолжил Виктор, — все романы одного автора… ну, это нечто вроде разных планет в одной звездной системе. А миры близких по духу писателей образуют нечто вроде галактики… А каждый жанр — метагалактику. И только они все вместе есть Вселенная литературы. Как вам эта модель? Согласны?
Никто не возразил. И только Мигель пробурчал:
— Мало было физики литературы, а теперь еще и астрономия…
Видя, что никто больше высказываться не собирается, Виктор продолжил:
— Еще важнее: иногда в одном романе есть упоминания о другом. Вот, например, помните, у Стругацких в «Понедельнике» в Изнакурнож живет кот Василий, который ходит по цепи на дубе и пытается рассказывать сказки и петь песни… Откуда он взялся?