Возможно, кое-какие ответы найдутся у людей, которых преследовали неупокоенные. Должна же существовать причина, ради которой группа мертвых солдат отделилась от армии и направилась за беглецами? Что, если пророчество в книге из храма — всего лишь случайное совпадение? Что, если среди беглецов — некий некромант, неосторожно поднявший мертвецов из могил? Или, напротив, среди беглецов — враг этого некроманта, за которым бездушные создания гонятся по приказу повелителя? Всадник приторочил меч и вскочил в седло. Рыжий конь тронулся с места, тяжелые копыта мерно топтали пыль, жеребец аккуратно переступал рассыпавшиеся кости мертвых воинов и куриные тушки…
Дорога то петляла между холмов, то взбиралась по пологому склону, чтобы снова спуститься в долину. На перевале всадник всякий раз привставал в стременах и вглядывался, не покажутся ли на тракте, серой лентой уходящем к горизонту, фургоны беглецов и неутомимые мертвецы, преследующие их.
По пути он размышлял над словами толстяка. Как ни обидно, пришлось признать, что обжора был неприятен еще и потому, что сказал верно: в сущности, костлявые воины армии мертвых должны были казаться всаднику ближе, чем люди. Версия с некромантом — не более, чем соломинка, за которую хватается разум, утопающий в невероятном. Сам всадник, серебряная труба, рыжий конь, меч — все это создано во исполнение пророчества, записанного в церковной книге, наверняка. Равно как и армия мертвых. Они пришли вместе.
Вместе с тем всадник ощущал странную привязанность к живым. Они были интересны.
Наконец с очередного переката всадник заметил два облачка пыли — одно погуще, поднятое копытами измученных коней, впряженных в фургоны. Другое — продолговатое, пожиже, отмечающее путь колонны мертвых воинов. Не знающие устали солдаты догоняли. Два пылевых облака вот-вот должны были соединиться. Обжора был прав и здесь — мертвые преследовали фургоны, и если бы часть беглецов скрылась в холмах, в стороне от дороги — они бы наверняка спаслись…
Странник пришпорил рыжего, тот, разгоняясь под уклон, перешел на галоп… Когда всадник догнал фургоны, вокруг них уже кипела схватка. Несколько мужчин отбивались от наседающих мертвецов. Среди беглецов выделялся толстый рыжий бородач, вооруженный топором на длинной рукояти, он — единственный — имел представление о том, как следует наносить и парировать удары. Остальные бестолково потрясали палками и топорами, отмахиваясь от мертвых воинов. Те неспешно, но достаточно сноровисто сжимали кольцо. Вытаскивая меч, всадник успел разглядеть, что и скелеты вооружены не слишком хорошо, некоторые дрались ржавыми клинками да копьями на трухлявых древках, остальные, должно быть, вооружились чем попало в разоренной деревне. Визгливо орали женщины, в фургоне, невидимый за пологом, надрывно плакал ребенок… Бородач сипло хэкал при каждом ударе — видимо, ему давно не приходилось упражняться с оружием. Спутники жались позади него, они трусили.
Рыжий конь ворвался в схватку, когда скелет достал копьем рыжего. Тот заревел и разнес череп обидчика в крошки, но тут же пошатнулся, едва копье мертвеца вышло из раны, хлынула кровь. Мужчины подались назад, готовые броситься наутек… Копыта рыжего жеребца опустились на головы мертвецов — два черепа развалились под тяжким ударом. И тут же всадник, рубя наискось, смахнул еще двоих противников. Обломки костей разлетелись веером над дорогой, дробно застучали по черепам и ржавым латам, а мертвые обернулись против нового противника. Рыжий без чувств свалился на руки соратников. Впрочем, им больше не пришлось сражаться.
Мертвые двинулись на всадника сомкнутыми рядами, он снова поднял жеребца на дыбы, конь ударил передними копытами и развернулся, предоставляя хозяину снова нанести удар длинным клинком. На место оседающих, рассыпающихся скелетов шагнули новые. Мертвые дрались упорно, они не ведали страха, но этого противника им было не одолеть. Рыжий конь опрокидывал и крушил, топтал в щепу поверженных, а меч взлетал, опускался, взлетал, опускался — мерно и неотвратимо. Всадник ощутил себя в привычной стихии, он не просто бился — он сам был битвой. Удары меча были его душой, нервами, мыслями. Он чувствовал каждое движение противника, не только происходящее, но и то, что случится через минуту. Он был собой, был рыжим жеребцом, был солдатами армии мертвых, был ржавыми клинками в их судорожно сжатых костяшках — он был Войной. И ощутил укол грусти, когда рухнул последний враг. Всаднику хотелось продолжать бой.
Едва закончилась схватка, женщины бросились с повозок, окружили странника, они тянулись, чтобы погладить бок рыжего жеребца, поцеловать руку спасителя или хотя бы край его плаща… Они благодарили и благословляли его… Они смеялись и плакали. Мужчины глядели на него с немым восхищением, они боялись его и восторгались им… Всадник чувствовал себя странно.
Молоденькая рыжая девушка с матово-белым лицом, старшая дочь мытаря, не решилась выбраться из фургона, только распахнула полог и уставилась на воина огромными серыми глазищами. Во взгляде было обещание. Конопатый мальчик, ее брат, протолкался к всаднику и, преданно глядя снизу вверх, погладил ножны…
Когда первый порыв утих, он спешился и заговорил с беглецами. Расспросил. Рассказывал в основном бородатый здоровяк, остальные изредка поддакивали. Говорил раненый с трудом, сопя и отхаркиваясь — то ли все не мог отдышаться после драки, то ли ему было трудно сдерживать боль. Во время разговора женщины промывали чем-то едким рану, нанесенную ржавым копьем.
В истории, поведанной путнику, не было ничего, заслуживающего внимания. В ней не оказалось ни некромантии, ни тайной вражды чародеев. Ничего. Они услышали пение серебряных труб, потом появились перепуганные путники на взмыленных лошадях. Рассказанное ими было слишком невероятно, чтобы поверить… но солдаты приготовились защищать стену. Они поступали так всегда, если в ущелье объявлялся враг. Когда армия мертвых пошла на приступ, мытарь решил спасти принадлежащие его величеству ценности (а заодно и собственный скарб, разумеется). В фургонах везут воротный налог за последний месяц. Люди, следующие с мытарем, — его семья и прислуга. Всадник снова и снова расспрашивал беглецов, они на разные лады повторяли свою незамысловатую историю. Наконец он догадался, почему мертвые с таким упрямством преследовали именно этих людей. Ответ был прост — и вместе с тем он звучал еще более страшно, чем если бы здесь была замешана магия. Мертвые попросту не умели отказаться от единожды попавшейся жертвы. Армия продолжила путь, но этими несколькими десятками неупокоенных, небольшой частью, армия продолжала тянуться к обреченным. Без мыслей, без осознания, что творят, мертвые продолжали преследовать тех, кто хотя бы ненадолго оказался на их пути. В этом цель и смысл существования войска скелетов — уничтожать все, что встретится.
— Почему же вы не бросили повозки? Ведь можно было разделиться, разойтись в разные стороны? — наконец поинтересовался воин.
Беглецы не сумели ответить. Эта мысль попросту не пришла никому в голову. Мытарь должен был сохранить доверенную ему казну, это ясно… хотя кто бы спросил с него, когда пришел конец света? Но нет, эти люди по-прежнему верили в спасение, а в мире, пережившем нашествие, — кому они будут нужны без собственности? Они надеялись, что удастся уцелеть, начать сначала… тогда пригодится спасенный скарб и будет зачтена преданность его величеству. Да и как не верить в добрую судьбу, если она только что послала нежданное спасение — невесть откуда взявшегося всадника с огромным мечом? Это ли не знак свыше?
Трогательная вера этих людей смутила странника. И он по-прежнему чувствовал, что смертные ему ближе, чем неупокоенные солдаты. На прощание он рассказал беглецам, что армия мертвых свернула у развилки вправо. Здоровяк (ему как раз закончили бинтовать плечо) для пробы пошевелил рукой и сморщился. Больно. Выслушав известие о том, куда идут мертвецы, мытарь помрачнел еще больше. Войско движется к столице королевства и наверняка опередило беженцев. Они хотели сделать крюк, собирались пройти в обход… Теперь им не пробиться к королю, разве что сесть на корабль в Сентино… Сентино? Портовый город, этот тракт ведет как раз к нему.