Даже когда с огнем удалось справиться, селяне продолжали преувеличенно деловито хлопотать. Унесли затоптанного разбойниками земляка, принялись суетливо поправлять поклажу в повозках… На спасителя они старались не глядеть. Должно быть, стало стыдно, что разбежались, что испугались налетчиков, с которыми смог разделаться один-единственный смелый человек. Всадник молча наблюдал за сборами. Наконец к нему подошел пожилой крестьянин, должно быть, староста. Откашлялся, потеребил седую бороду… никак не мог начать.
— Э… мой господин… э-э…
Всадник поднял руку. Старик с облегчением смолк и уставился снизу вверх на собеседника, восседающего на рослом жеребце.
— Вам предстоит многому научиться, — промолвил всадник.
— Да, мой господин. Но мы всего лишь мирные люди…
— Если хотите выжить и вырастить детей, вам надлежит стать людьми войны.
— Война — дело благородных… с вашего позволения, мой добрый господин.
— Когда приходит война, то приходит ко всем. — Всадник старался произнести эти слова помягче, но у него вышло плохо, фраза прозвучала жестко и зло. — Если хотите выжить во время войны, нужно суметь стать ее частью.
— Да, мой господин.
— Ладно, я вижу, вам всем не терпится, чтобы я поскорей убрался отсюда.
— Что вы, мой господин, что вы! Вы нас спасли… Вы…
«Да, я — ваш господин, — подумал всадник, — но вы еще не понимаете, что это значит. Ничего, поймете после».
— Не нужно меня благодарить. Не нужно ничего говорить. Просто запомни этот случай. Вы могли драться с налетчиками. Они были плохими бойцами, слабыми. Вы бы их легко побили, когда б не испугались. Побили и захватили их лошадей. Их лошади стоят не меньше всего скарба на этих повозках. Запомни, это война.
Рыжий жеребец объехал вокруг старосты, замершего в неудобной позе. Пожилой крестьянин стоял, опустив голову, кусал губы и слушал, как удаляется топот копыт. Слова незнакомца были странными… но их следовало запомнить и обдумать. Точно.
Всадник направился к церкви, ему пришло в голову, что теперь следует без помех дочитать пророчество… что там о всадниках? Но когда он поглядел поверх крыш, деревянного шпиля, увенчанного почерневшим от непогоды крестом, не было видно. Над остренькими верхушками тополей поднимался столб дыма. Церковь горела. Неясно, почему она занялась, сюда налетчики не сворачивали, всадник сам выехал по этой улице от церкви. И все же здание горело. Пламя не бушевало, не поднималось высоко. Медленно, постепенно, огонь облизывал стены, тихонько пожирая строение изнутри. Шпиль уже провалился, теперь обрушился пирамидальный свод. Черепица осыпалась, прибила пламя. Местным даже не придется слишком усердствовать, чтобы справиться с этим пожаром…
Странник развернул рыжего и направился к околице. Ему не хотелось возвращаться к каравану. Все было сказано, добавить нечего. Дальше — пусть сами. С приходом армии мертвых мир изменился, он уже никогда не будет прежним. Если напасть минует — все равно. Этим людям уже не удастся прожить, как раньше. В новом мире им понадобятся новые умения, и сегодня они получили наглядный урок. Урок Войны. Смогут усвоить его — выживут.
Дальше к юго-востоку поток беженцев иссяк. Немногочисленные встречные выглядели перепуганными и потерянными — они видели ожившее пророчество о конце света…
Изредка стали попадаться люди, которые направлялись в ту же сторону, что и всадник — навстречу нашествию. В основном группы вооруженных кавалеристов. Вассалы, владеющие отдаленными ленами, спешили присоединиться к королевской армии. Мрачные всадники, бряцая доспехами, торопили усталых коней и вглядывались в горизонт, перечеркнутый серыми полосами. Вдалеке к небу поднимался дым, слишком густой. Возможно, горят поселения, отмечая путь армии мертвых.
Воины обгоняли одинокого всадника, не останавливаясь. Этим не было нужды разглядывать вооруженного человека. Они видели его, он видел их. Все двигались в одну сторону, им было по пути — вполне достаточно, чтобы не интересоваться подробностями.
Столбы дыма на юго-востоке стали плотнее, потемнели, все новые и новые полосы пятнали горизонт, сливались, расползались в ширину… Дым встал сплошной стеной.
Страннику встретилась повозка маркитанта. Унылый возница упросил поглядеть товар. Кинжалы в дешевых ножнах, упряжь, грубая снедь… Торговец с надеждой глядел на всадника, мечтал продать хоть что-то. Он запоздал тронуться в путь, потом задержал встречный поток беженцев. Теперь он не поспеет в лагерь до начала сражения… а там — понадобится ли его товар хоть кому-нибудь? Всадник подумал, что следует отметить смелость торговца. Отправиться навстречу армии мертвых — на это не каждый решится. Пусть маркитант не собирается сражаться, но и он служит войне. Всадник купил сухарей и кусок окорока, а торговец рассказал, что на юге горят леса. Его величество велел устроить пожар на пути армии мертвых. Разумеется, так нашествия не остановить, однако король надеется выиграть время, чтобы под его знамя сошлось как можно больше воинов. Епископ проповедовал, что это божья кара, что сопротивление бесполезно. Его величество приказал повесить епископа и запретил проповеди… Говорят, кое-где уже грабят церкви. А король выступает навстречу неупокоенным. Соседям разосланы приглашения, призывы… никто не спешит на подмогу.
Всадник кивнул — он все это видел в Сентино.
— Что ж, — заметил маркитант, — если королю посчастливится победить, у соседей и нерадивых вассалов не будет оправдания, что, дескать, не поспели. Лесной пожар продлится еще дня два, пожалуй. Если бы захотели, пришли. Вы, мой господин, успеете наверняка, даже без особой спешки.
Всадник кивнул и ткнул каблуками бока рыжего жеребца. Он не удивлялся обращению «мой господин». Чем ближе поле сражения, тем чаще его так именуют. Они сами не понимают, насколько правы.
Под вечер задул южный ветер, он нес крошечные частички золы и запах гари. Рыжий конь не знал усталости, но всадник решил не торопиться. Чем темней становилось, тем заметней на юге было зарево большого пожара. Неизвестно, сражаются ли неупокоенные ночью, но огонь они вряд ли смогут преодолеть. Это означает, что спешить пока что незачем, маркитант прав.
Путник раздумывал, мерно покачиваясь в седле, что он отыщет завтра на поле боя. Ответы? Но на какие вопросы? Может, и вопросы он также обретет завтра? Толстяк сказал, что они сродни воинам армии мертвых, но всадник не чувствовал в себе ни малейшей симпатии к безжалостным мертвецам. Вот толстый обжора прекрасно чувствовал себя среди неупокоенных… Он будет идти вслед за войском и подбирать еду, она не требуется мертвым… Чума, напротив, устроился среди живых — однако и он лишь брал, ничего не давая взамен. Он непрестанно наносил людям обиды и оскорбления. Он жил среди людей, но был не с ними, оставался чужим. А воин ощущал, что не чужд этим существам — зачастую не понимающим его, иногда жалким, обидно беспомощным… подчас отвратительным… Он, в отличие от собратьев, также носящих серебряные трубы, был неким образом связан с людьми и надеялся понять эту связь завтра, когда начнется сражение.
В стороне от дороги показался оранжевый огонек. Уже несколько часов на тракте никого не встречалось… Кто же это? Последние беженцы? Военный отряд? Когда путник поравнялся с костром, его окликнули. Он с удивлением узнал среди людей, расположившихся у огня, рыжего мытаря. Тот принялся громогласно объяснять спутникам, что вот этот господин и есть тот самый воин, что спас его, когда мертвые солдаты настигли обоз. Мытарь с жаром стал расписывать, как путник геройски разделался с целой сотней скелетов. Слушая его, всадник улыбнулся. Оказывается, он умеет улыбаться. Его, конечно, позвали к костру. Воин спешился, присел рядом с рыжим и вставил:
— Скелетов было не больше сорока. Как твое плечо?
Мытарь не унимался:
— А хоть бы и сорок! Главное — не бояться, бить их. Эх, господин мой, такого страху эти мертвяки, признаться, нагоняют! Но как увидел я на дороге, там, как вы их рубите, будто морок с глаз упал! Малец мой упросил деревянный меч ему сделать, все машет теперь, все машет. Я, говорит, всадник на рыжем коне. А плечо — ерунда, заживет…