Русская фэнтези 2011
Лора Андронова
ТЕМНЫМИ ТРОПАМИ[1]
Земля легко сыпалась сквозь пальцы, не пачкая кожу, оставаясь висеть в воздухе серым облачком. Сняв верхний слой, Пит поднялся, посмотрел на часы. Отряхнул джинсы и медленно, как учил дедушка, провел рукой над могилой. Та отозвалась — глухо, недовольно, не желая отпускать постояльца.
— Темными тропами, светлыми путями, выйди из сумерек, разорви цепи, — забубнил мальчишка, не отрывая взгляда от исчерканного листа школьной тетради.
Почва чуть шевельнулась. Пит со страхом посмотрел вниз и перевернул шпаргалку на другую сторону.
— Черное марево отмети прахом…
По земле, все расширяясь, пробежала трещина. В открывшемся провале смутно мелькнуло что-то блестящее, багровое, заметалось, ища выход. Зашуршал гравий.
— Солнцу ушедшему поклонись снова, — скороговоркой закончил Пит и юркнул за ближайшее дерево.
Ночное небо расколола алая молния, и на секунду сделалось совершенно светло. Стали видны кресты и статуи, торжественные склепы и деревянные скамьи, стал виден далекий лес и церквушка, словно спиной повернувшаяся к одинокой, развороченной могиле без надгробия.
Едва Пит успел прижаться к шершавому, пахнувшему смолой, стволу, как кладбище тряхнуло, закаркали вороны, разноголосо завыли окрестные псы, и из земли потянулась рука, схватилась за пучок травы.
— Господи, господи, — зажмурившись, шептал паренек. Потом вспомнил, что дед говорил про молитвы, и оборвал себя. Глаза же решился открыть, только когда карканье и вой прекратились.
Вокруг снова было темно и тихо. Мигая, разгорался фонарь, ветер гонял по дорожке обертку от мороженого. Возле распахнутой безымянной могилы, покачиваясь, стоял высокий, сутуловатый человек в довоенном костюме и новеньких, но испачканных глиной ботинках.
Неуверенно тряхнув головой, он сделал шаг, потом другой, и вдруг стал заваливаться набок, на жесткие, аккуратно подстриженные кусты. Упасть он не успел: тонкие мальчишеские руки обхватили воскресшего за плечи.
— Дедушка, — сказал Пит. Уткнулся носом в знакомый с детства пиджак и заплакал.
Старик пришел в себя на полпути к шоссе. Провел ладонью по лицу, чихнул, достал из кармана клетчатый платок и трубно высморкался. Осмотрелся, бормоча что-то неразборчивое, хмурый взгляд остановился на Пите.
— Ты что, малец, себе позволяешь?!
— Деда…
— Какой я тебе деда!
Мальчик виновато шмыгнул:
— Георг Петрович…
— Всю жизнь Георг Петрович был и после смерти остался!
— Я хотел как лучше.
— Он хотел! Посмотрите на него! Великий Хотетель! Мало ли чего ты хотел! — Старик инквизиторски воззрился на внука. — Сколько дней прошло?
— Шесть, все как учил.
Георг фыркнул.
— Все как учил! — передразнил он. — Надо же, какой прилежный!
— У меня тут записано. — Пит робко помахал листочком с каракулями. — Слово в слово.
— Подумать только! — восхитился дед. — Записано! Слово в слово! Собственной ручкой! А у тебя записано, чем грозит скорое оживление?
Пит кивнул, нахохлившись.
— А поразмышлять не пробовал на эту тему? Пораскинуть мозгами? Воображение подключить — хотя бы на четверть мощности?
— Но ведь…
Тот не слушал.
— Десять лет потратил! С колыбели, можно сказать, вдалбливал, рассказывал, расписывал, объяснял что да как. И все зря! Ничего в башке не задержалось: пустота сплошная, плесень, паутина и мухи жужжат. Дурень — одно слово. Чем венчается наше гордое фамильное древо?
Внук шмыгнул носом, не решаясь ответить.
— Сморчком! Хлюпенькой поганкой! Да, не видать больше нашему роду славы Бессердечного Боба и Алекса Ненасытного!
Георг посмотрел по сторонам и решительно зашагал через шоссе. Пит вцепился ему в локоть, не смея отстать и на сантиметр. Дорог он очень боялся, даже таких — тихих, пустынных. Особенно таких.
— Мне было страшно.
— Веская причина, что ни говори! Ты когда замерзнешь зимой — подожги город. Очень, говорят, согревает.
Пит крепче сжал дедову руку.
— Я скучал.
В остром стариковском взгляде на мгновение мелькнула теплота — и тут же растворилась в рассветной прохладе.
— Надо же, — пробурчал он. — Как трогательно. Идем домой, будем думать, что делать дальше.
Квартира встретила их запахом борща, свежего хлеба и тонким, едва уловимым ароматом свечей.
Скинув ботинки и вымыв руки, Георг уселся за стол. С усмешкой отодвинул раскрытый на середине Codex Gigas.