– Я понимаю, что ты скорбишь о них. Но я никак не мог подумать, что вы стали такими близкими друзьями, – осторожно добавил он.
– О чем это ты? – равнодушно спросила я.
– О смерти Манами и Тору, – ответил он и тяжело вздохнул.
Я отказывалась верить своим ушам. Потом все-таки спросила:
– А ты не знаешь подробностей?
И он мне все рассказал, в конце добавив:
– А я думал, что тебе звонила госпожа Цутида.
– Я ни с кем из токийских знакомых сейчас не общаюсь, – ответила я.
– Извини, Таня, если расстроил тебя. Но я почему-то был уверен, что ты знаешь. Ты со мной разговаривала таким безжизненным голосом.
– Мало ли, какие у меня могут быть проблемы, – сухо проговорила я.
– Да-да, конечно, – с готовностью подхватил Юкио. – Ты не грусти.
Он замолчал, но не прощался. Я подождала, потом, сделав усилие, спросила:
– Как твои дела?
– Все хорошо, – тут же меняя тон, сказал он.
– А сколько ты еще будешь у нас работать? – продолжила я.
– По контракту до конца года. А там видно будет, – деловито сообщил он.
И замолчал. Молчала и я.
– И все-таки, – не выдержал Юкио, – как ты оказалась в квартире Петра?
«Вот же докопался! – выходя из своего обычного для меня сейчас оцепенения, с раздражением подумала я. – Послать что ли в грубой форме?»
Но, преодолев это желание, спокойно сказала:
– Я снимаю ее. Елизавета Викторовна любезно разрешила пожить здесь за чисто символическую плату. Ты же сам просил позвонить ей. И когда я вернулась в Москву из родного города, то последовала твоему совету. Выразила соболезнование по поводу смерти сына. Она в память о Петре очень хорошо ко мне относится. То, что мы расстались еще до его гибели, я сообщать, конечно, не стала. И тебя прошу не распространяться.
– Конечно, как скажешь, – торопливо ответил Юкио. – А почему ты не осталась в родном городе?
– Хочу поступить в институт культуры, – на ходу придумала я. – Нужно усердно заниматься. Со следующей недели буду посещать подготовительные курсы.
– Понятно, – задумчиво произнес он. И торопливо добавил: – Ты не сердишься на меня за тот обыск, что я устроил?
– Больно надо! – хмыкнула я. – Не бери в голову! Проехали!
– Мне все еще трудно понять некоторые ваши выражения, – заметил Юкио, но засмеялся облегченно.
– Почаще общайся с молодежью, – посоветовала я и улыбнулась, – а то привык изъясняться наукообразным языком.
– Пригласи в гости, – тут же сориентировался он.
– Возможно, – сказала я, чувствуя прилив ненависти. – Созвонимся.
Этот разговор вывел меня из безразличного состояния, в котором я пребывала последнее время. Первым делом я заказала разговор с Токио. Стоимость минуты меня впечатлила, но я все равно решила поговорить с госпожой Цутидой. Когда нас соединили, я сразу машинально взяла себя в руки и изобразила улыбку. Но она была убита горем и стала плакать, не скрываясь. У меня защемило сердце, когда я услышала ее всхлипывающий жалобный голосок. Это было так на нее непохоже, что мне казалось, я разговариваю с совершенно незнакомым человеком. Я выразила искренние соболезнования. Она поблагодарила и сказала, что свадьба была уже назначена, и все родственники активно готовились к ней. Я внимательно выслушала ее, потом утешила, как могла. Постепенно она успокоилась. И даже поинтересовалась моим бизнесом. Что я могла ответить? Что лежу тут целыми днями и без конца плачу? И я что-то придумала правдоподобное. В конце разговора она поблагодарила меня за поддержку. А я попросила передать привет Митихиро.
На следующий день я очень долго гуляла по засыпанным яркой листвой улицам. Но так и не поняла, что же мне делать дальше и как жить. Добраться до главных сектантов не представлялось возможным. К тому же мои планы мести, по прошествии времени, казались нелепыми. Я начала многое переосмысливать и видеть по-другому. Мое намерение открыть свой салон гейш, казалось сейчас неосуществимыми даже при наличии денег. Мне было всего девятнадцать лет, и я не имела никаких связей. Все, о чем я мечтала в Токио, виделось здесь песочным домиком, построенным ребенком у кромки воды.
Я зачастила в Ракитки. Это стало своего рода навязчивой идеей. Ездила туда чуть ли не через день. И если бы октябрь был более сухим, я бы, наверное, находилась там ежедневно. Всегда брала с собой водку и цветы. Придя на могилы, вначале здоровалась с родными Петра и ставила им цветы. Потом садилась возле него, оглаживала землю руками, выдергивая редкие травинки и выравнивая оползающий от постоянных дождей холмик. Эти неторопливые поглаживания, ощущение земли под ладонями давали мне мимолетное чувство успокоения от близости к любимому. Потом я ставила цветы в баночку у временного металлического креста и садилась на скамейку. Пила водку и тихо разговаривала с Петром, рассказывая ему все без утайки о последних событиях моей жизни. Сидела так по несколько часов. Рабочие на кладбище уже привыкли к моему частому появлению и даже здоровались со мной, когда проходили мимо по каким-то своим кладбищенским делам. Иногда они пили «за упокой раба божьего Петра» вместе со мной. Елизавета Викторовна каким-то образом, видимо, сказал кто-то из рабочих, узнала о моих частых посещениях могилы. Она приехала ко мне в гости, долго сидела на кухне, глядя на меня, потом тихо сказала: