Выбрать главу

М П Потидин Ф И Тютчев

 

случае, не меньше брата, мог бы претендовать на звание Агамемнона Европы.

Федор Иванович Тютчев - классик русской поэзии. Менее известно, что в свободное от стихов время подвизался он, как и Погодин, на ниве откровенно националистической идеологии. Вот как сформулировал он для самодержца эту соблазнительную задачу: «в Европе только две действительные силы, две истинные державы - Революция и Россия. Они теперь сошлись лицом к лицу и завтра может быть схватятся. Между тою и другою не может быть ни договоров, ни сделок. Что для одной жизнь, для другой смерть. От исхода этой борьбы зависит на многие века вся политическая и религиозная жизнь человечества».

Бенкендорф, который нашел формулировку Тютчева замечательно точной, обещал передать его Записку в собственные руки самодержца и как человек обязательный - все-таки шеф жандармов - исполнил свое обещание. Короче, в начале 1844 года Записка Тютчева, по свидетельству И. С. Аксакова, «была читана Государем, который по прочтении ее сказал, что "тут выражены все мои мысли"». Таким образом, вопрос о «собственном Наполеоне» был для нашего самодержца практически решен, смертельная схватка «двух истинных держав» - в повестке дня. Оставалось ждать европейской революции.

Зачистка тылов

А пока что требовалось зачистить тылы так основательно, чтобы, когда грянет час X, ничто в России не помешало сос- редочить все силы на главном, на том, чтобы, по выражению самого самодержца, «раздавить революцию в Европе». Удалась ему эта зачистка превосходно: в 1848-м, когда воспламенился, казалось, весь континент, мертвая тишина царила даже в вечно мятежной Польше. Основное, впрочем, сделано было еще в 1830-е: от истоков либерального безумия страна уже была отрезана, Россия стала первой - и единственной в ту пору - страной с государственной идеологией.

Сформулирована она была тогдашним министром народного просвещения С. С. Уваровым лапидарно и эффектно:

Православие, Самодержавие, Народность. Отныне все, что писалось и говорилось в России, должно было исходить и поверяться этой триадой, оставшейся в истории с легкой руки известного литературоведа А. Н. Пыпина под именем «официальной народности». С этого «государственного патриотизма», основанного, по мнению Уварова, на традиционных ценностях России, противостоящих западной распущенности, собственно, и начинается история Русской идеи. Иначе говоря, моральное обособление России от Европы.

Как бы то ни было, Министерство народного просвещения было преобразовано в ведомство по охране и распространению традиционных ценностей. И все это довершалось цензурой - несопоставимой по своей монументальности ни с какой другой в тогдашнем мире. Тут карты в руки академику А. В. Никитенко, знавшему предмет из первых рук, сам был цензором: «Итак, сколько у нас цензур. Общая цензура Министерства народного просвещения. Главное управление цензуры, Верховный негласный комитет, цензура при Министерстве иностранных дел, театральная при Министерстве императорского двора, газетная при почтовом департаменте; цензура при III отделении собственной е. и. в. канцелярии... Я ошибся, больше. Еще цензура по части сочинений юридических при II отделении собственной е. и. в. канцелярии и цензура иностранных книг. Всего 12... Если посчитать всех лиц, заведующих цензурой, то их окажется больше, чем книг, издаваемых в течение года».

Пойди прорвись через такую сеть европейское либеральное безумие! Но если сложить все это вместе, от официальной народности до приоритета традиционных ценностей и цензуры, то прав, похоже, академик А. Е. Пресняков, что «Россия и Европа сознательно противопоставлялись друг другу как два различных культурно-исторических мира, принципиально разных по основам их политического, религиозного, национального быта и характера». Настоящая цена всем этим николаевским нововведениям выяснится, однако, лишь впоследствии, когда окажется, что посеять в национальном сознании антиевропейское особнячество можно сравнительно быстро (особенно если в роли сеятеля выступает всемогущая администрация самодержавного режима), но и двух столетий не хватит, чтобы от него избавиться.