Глава б
СЛАВЯНОФИЛЫ
С
декабристских времен власть и мыслящие люди в России были по разные стороны баррикады. Самодержавие со своими жандармами, со своими двенадцат ью цензурами, со своей казенной риторикой считалось чужим, считалось врагом. Язык не поворачивался оправчывать запрет на инакомыслие, лежащий в основе николаевской официальной народности. Так и писал П. Я. Вяземский: «Честному и благожелательному русскому нельзя больше говорить в Европе о России или за Россию. Можно повиноваться, но нельзя оправдывать и всту пать- ся>>. Хватало, впрочем, и гаких, кто служил режиму по нужде или по охоте - когда их не хватает? - но те были нерукопожат- ные. В 1840-е, однако, произошло нечто невероятное
Самодержавие вдруг были поднято на щит. Нет, не го самодержавие, что воцарилось в России после разгрома декабристов, другое, очищенное от казенной шелухи, цензуры и крепостничества, рафинированное, так сказать, но все-таки
Мо'ковия Век XVII
самодержавие. Именно оно было представлено обществу как воплощение национальной - и цивилизационной - идентичности России.
Невероятным казалось это потому, что мало кто уже мог вообще представить себе какое-нибудь другое самодержавие, кроме косноязычного и хамоватого монстра, устами самого самодержца объявившего себя деспотизмом. Тем более представить его респектабельным, оснащенным всеми новейшими философскими и культурологическими аксессуарами - в качестве последнего, если хотите, слова науки.
И тем не менее группа одаренных и уважаемых московских философов и литераторов (Константин Аксаков, Алексей Хомяков, Иван Киреевский, Юрий Самарин и др.) с конца 1830-х работала именно над такой метаморфозой самодержавия. Оппоненты прозвали их славянофилами (они, впрочем, против этого не возражали). И никто, даже Чаадаев, не предвидел, что именно им, этим на первый взгляд чудакам, суждено было стать знаменосцами особняческого мифа, обеспечив ему своего рода бессмертие. Именно под их пером уваровский постулат «Россия не Европа» станет русской национальной идеей.
Учителя и ученики
Разумеется, само представление, что идея может быть национальной, заимствовали они у германских романтиков-тев- тонофилов, отчаянно ревизовавших в начале XIX века европейскую традицию эпохи Просвещения (как мы уже говорили, в этой традиции идеи отечества не имеют). Немцы, однако, придумали свой Sonderweg («особый путь»), протестуя против наполеоновского деспотизма, безжалостно кромсавшего и унижавшего их и без того разодранную на десятки крохотных государств родину. В их сознании Просвещение отождествлялось с фигурой всеевропейского деспота. Оттого и придумали они свой, отдельный от Европы «особый путь», свою, если хотите, Германскую идею. Но славянофилы-то жили в гигантской монолитной империи. Более того, в могучей сверхдержаве, разгромившей Наполеона. Так откуда, спрашивается, русский Sonderweg?
Представьте, сколько ума, таланта и изобретательности понадобилось славянофилам, чтобы адаптировать национальную идею их немецких учителей к российским реалиям. Ларчик, впрочем, открывался просто: ученики тоже протестовали против деспотизма. И их деспот, считали они, тоже поработил Россию. Звали его Петр, был он императором всероссийским, но императором-предателем. Как часовой, изменивший своему долгу, открыл он ворота православной крепости чуждым ей идеям европейского Просвещения, искалечив ее «культурный код» и превратив Россию в какую-то ублюдочную полу-Европу. Вот и пожинаем мы сейчас, при Николае, заявили славянофилы, плоды петровского предательства. Короче, Россия была в их время так же беспощадно унижена николаевским деспотизмом, как Германия наполеоновским.
Унижена до такой степени, что Николай мог, как мы помним, публично объявить, будто деспотизм «согласен с гением нации». Словно русские - нация рабов. Мало того, как объяснял один из его приближенных генерал Яков Ростовцев, «совесть нужна человеку в частном домашнем быту, а на службе и в гражданских отношениях ее заменяет высшее начальство». Официальная народность претендовала, таким образом, быть вовсе не одной лишь самодержавной властью, но и пастырем народа, его моральным учителем, его совестью? Власть все знает, все видит, она осушит все слезы, утешит всех страждущих. Одним словом, «название государя - Земной бог, хотя и не вошло в титул, допускается как толкование власти царской».