Во-вторых, проблема русской идеи вне анализа национальной идеи не получает полноценного содержательного основания. В этом случае происходит своего рода автономизация исследовательского процесса. Дело в том, что анализ проблемы национальной идеи предполагает постановку целого ряда вопросов, ответы на которые с необходимостью «работают» и на выяснение характера русской идеи. В частности:
– национализм и патриотизм и в этой связи типология национализма (реакционного и прогрессивного; последний идентичен патриотизму; острота дискуссий не утихает);
– национальное сознание и самосознание народа;
– типология национальной идеи;
– национальный идеал, национальный дух и национальная мечта;
– национально-психологические черты народа и выдающихся персоналий;
– духовно-нравственное содержание национальной идеи;
– субъекты национальной идеи, их дифференциация и духовный облик;
– духовная культура;
– национальное достоинство и др.
В дальнейшем названные вопросы будут раскрыты или затронуты с учетом специфики русской идеи.
В-третьих, жесткое отграничение русской идеи от национальной не позволяет рассматривать проблему русской идеи в контексте философско-исторического подхода. Ведь национальная идея пронизывает историю человечества, вписываясь в содержательную структуру каждой цивилизации. Соответственно основные параметры русской идеи не могут не соотноситься с исторической национальной спецификой других цивилизаций. Автономизация русской идеи неизбежно ведет к ее определенной оторванности от всемирно-исторического процесса. В таком случае и Россия не вписывается в цивилизационный подход к истории человечества.
Понятие специфики подменяется понятием автономии. И уж тут Россия оказывается неким цивилизационным «островом» в пространственно-временных цивилизационных просторах. Но это противоречит религиозно-философскому аспекту, утвердившемуся в России. Полагаю, что и для ряда западных философов истории «островной подход» к любой цивилизации неприемлем (Освальд Шпенглер, Арнольд Дж. Тойнби, Карл Ясперс и, возможно, другие мыслители).
Что же касается русской религиозной философии, то ее лейтмотивом давно (вспомним «Слово о законе и благодати» киевского митрополита Илариона, XI в.) выступает (по логике) тенденция обоснования относительной, но объективной связи русской национальной самобытной идеи с национальными тенденциями, идеями других исторических миров.
Забегая вперед, вспомним «Русскую идею» В. С. Соловьева (1888) (на русском языке доклад опубликован в 1909 г. в журнале «Вопросы философии и психологии»): сущность русской идеи совпадает с христианским преображением жизни, построением ее на началах истины, добра и красоты. Смысл понимания русской идеи Соловьевым гармонировал со всем строем его философии всеединства. Наряду с идеей Ф. М. Достоевского о «всемирной отзывчивости» русской души (речь о Пушкине 8 июня 1880 г.), о всемирном единении народов «Русская идея» Соловьева заняла значительное место в развитии русской философской мысли.
Е. Н. Трубецкой в статье «Старый и новый национальный мессианизм» (1912) писал, что наряду с культурой каждой нации существует всеобщее достояние человечества, универсальный «огненный язык», доступный «величайшим проповедникам, творцам искусства и мыслителям»[1].
И. А. Ильин весьма своеобразно отреагировал на идею Соловьева, Достоевского, Трубецкого. Общечеловеческое, христианское сознание, по Ильину, может быть найдено не посредством «интернационализма» и «антинационализма», а через углубление своего «духовно-национального лона» до того уровня, где «живет духовность, понятная всем векам и народам»[2].
И, наконец, книга Н. А. Бердяева «Русская идея». В ней содержится обобщающий анализ русской общественной мысли. Главный акцент сделан на национально-культурологическом наследии России. Книга Бердяева, ставшая настоящей сенсацией в