Сказано было в этом коллективном доносе следующее: «Вопреки усердным призывам А. Дементьева не преувеличивать опасность чуждых идеологических влияний, мы еще и еще раз утверждаем, что проникновение к нам буржуазной идеологии было и остается серьезнейшей опасностью и может привести к постепенной подмене понятий пролетарского интернационализма столь милыми сердцу некоторых критиков и литераторов, группирующихся вокруг «Нового мира», КОСМОПОЛИТИЧЕСКИМИ ИДЕЯМИ» (выделение мое. А, Я.). Вообще-то коллективные письма не только в ту пору не поощрялись, но строжайше наказывались. Но этому доносу в порядке исключения был дан ход. Результатом был роковой ультиматум Твардовскому.
С. Н. Семанов
И не удивительно. Произнесено было магическое слово «космополитизм». И человеку, знакомому с расстановкой сил в советском идеологическом истеблишменте, просто знающему, кто есть кто, это тотчас объясняло, на какой основе смогли объединиться такие разные люди, как редактор ортодоксально-сталинистского «Огонька» Анатолий Софронов с редактором националистического «Нашего современника» Сергеем Викуловым. Объясняло оно также, почему так долго мог держаться против сталинистских ортодоксов «Новый мир». Разгадка оказалась незамысловата.
Консолидация правой оппозиции
Со времен хрущевской «оттепели» сталинисты со своими идеями борьбы с «космополитизмом» и идеологической ересью, со своим убеждением что Победой страна обязана единственно организаторскому гению Вождя, оказались в изоляции. А. Н. Шелепин, бывший первый секретарь ЦК комсомола (в 1952–1958) и бывший председатель КГБ (в 1958–1961), попытался было в союзе с председателем Идеологической комиссии ЦК Л. Ф. Ильичевым взять реванш уже в 62-м году, немедленно после того, как стал членом Политбюро, — натравив Хрущева на либеральную интеллигенцию и писательскую молодежь. Но развить успех ему не удалось. Хотя он и принимал активное активное участие в устранении Хрущева два года спустя, лавры достались не ему, а правоцентристу Брежневу с его «днепропетровской мафией».
Как жаловался впоследствии В. Е. Семичастный, преемник Шепепина как во главе ЦК комсомола, так и во главе КГБ, «доходило почти до абсурда: у Косыгина было пять заместителей — все из Днепропетровска. Так была реализована ходившая по Москве шутка о новой периодизации русской истории: был период допетровский, потом петровский, а теперь — днепропетровский». Комсомольская и кагебешная компания, которую привел с собой Шелепин, осталась не у дел. Решающий удар нанес им к тому же маршал Г. К. Жуков, без обиняков обвинивший Сталина в несчастье 1941 года. Пытавшиеся оспорить Жукова мемуары маршалов Конева, Баграмяна и Голованова, опубликованные, естественно, в «Октябре» и в «Молодой гвардии», оказались бессильны против этого страшного приговора живой легенды великой войны.
В этой ситуации попытка Шелепина сместить Брежнева в 1967-м выглядела уже актом отчаяния. Сталинистская группа в руководстве страны была разгромлена, разослана по заграницам, первый секретарь Московского комитета партии Н. Егорычев послом в Данию, председатель Гостелера-дио Н. Месяцев — в Австралию, завотделом ЦК КПСС В. Степанов — в Югославию, сам Шелепин брошен на профсоюзы. Короче, сталинистам срочно требовалась подмога, свежая кровь: в одиночку свалить Твардовского они не могли. С другой стороны, Русской партии, только-только заявившей о своем вхождении в политическую жизнь страны, требовалось стать законной частью идеологического мейнстрима, и только сталинисты могли обеспечить ей легитимность. Промах Дементьева дал им повод объединиться, воскресив полузабытую со сталинских времен мантру «космополитизма».
О двух «мифологиях»
Таков был фон, позволивший консолидированному отныне правому крылу советской политики свалить Твардовского. Разобраться в том, как конкретно эта консолидация происходила, поможет нам уже упоминавшаяся книга Николая Митрохина «Русская партия. Движение русских националистов 1953–1985». Автор бросил вызов обоим основным описаниям внутренней жизни постсталинского СССР: как тому, что назвал он «либеральной мифологией», так и «мифологии националистической». Первую представляет он так: «Союз «хороших людей» (я назвал их в первой части книги русскими европейцами), объединенных еще в 1960-е слоганом «возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке», скрепленный десятилетиями совместного сидения на кухне, туристическими походами и машинописными листочками ахматовского “Реквиема”, казался его участникам единственной идейной силой в стране».
Между тем, продолжает Митрохин, вовсе не так обстояло дело. Параллельно с либеральным, существовало в СССР и движение русских националистов. И «представляло оно собой хорошо организованное сообщество единомышленников, способных пропагандировать свои взгяды не только в творческих союзах, но и в аппарате власти. Оно пользовалось покровительством членов Политбюро, в него входили десятки сотрудников аппарата ЦК КПСС». Одним словом, та самая «крыша», о которой я говорил. Так разоблачает автор «либеральную мифологию». Но куда больше достается от него мифологии националистов: «Их жесткая антисемитская направленность, возможно, удивит тех, кто полагает, что русские националисты были озабочены исключительно сохранением культурного наследия русского народа, борьбой за экологию или пропагандой «духовности».
Нет спора, антисемитизм, унаследованный посталинской Русской партией от третьего дореволюционного поколению славянофильства (по сути, и Сталин принадлежал к тому поколению. и едва ли можно усомниться, что именно атмосферу своей молодости и воспроизвел он в Москве середины XX века, когда оказался полностью в плену своей паранойи), был ее непременным признаком, своего рода баджем, по которому отличали они «своих». Но все-таки этнонационализмом, к которому в конечном счете свел Митрохин характеристику Русской партии, действительная ее функция в политической жизни постсталинского СССР даже отдаленно не исчерпывались. Ядром ее были консервативные альтернативы, которые противопоставляла она брежневскому статус кво. И режим отлично это понимал. И совсем не случайно бил поочередно то по либералам. то. как мы скоро увидим, по националистам.
О самом существовании националистической оппозиции постсталинскому режиму я рассказал еще за четверть века до Митрохина в книге «The Russian New Right» (Беркли, 1978). Его преимуществом, однако, были полсотни очень откровенных интервью, которые провел он в перестроечные времена как с командирами, так и с солдатами Русской партии, представившись «сочувствующим». Меня за сочувствующего принять они никак не могли уже со времен моей диссертации 1970-го о вырождении русского национализма.
Тактика молодогвардейцев
Одним из самых красноречивых собеседников Митрохина был Сергей Семанов, своего рода серый кардинал Русской партии, редко появлявшийся на поверхности, но превосходно осведомленный обо всем, что в ней происходило. Вот ключевой отрывок из его исповеди: «“Молодая гвардия” свою главную ставку делала на просвещение верхов (точнее, “подверхов”). Здесь была обширная и благоприятная среда: все, кто не сподобился жениться брежневским образом (жену Брежнева почему-то подозревали в еврействе, иначе они не могли объяснить его равнодушие к “русскому делу”), и не облучен влиянием “премудрых” (опять же, конечно, евреев), то есть громадное большинство правящего сословия оказались чрезвычайно восприимчивы к идеям народности, порядка, традиционности, неприятия всякого рода разрушительного модернизма… Большинство русской интеллигенции в 1970-е оставалось так или иначе в русле космополитического либерализма, [Поэтому] основной наш адресат в ту пору был политически правилен: минуя основные круги интеллигенции, мы обращались к средним слоям Партии, а также Армии и Народа».