Что все это значит? Не готовят же изборцы революцию против «предательских элит». Не намереваются свергнуть «правящий класс». Или готовят и намереваются? Или просто неистовствуют бесы, предчувствуя конец?
Вопросы
Но если у нас нет оснований подозревать докладчиков Изборского (!) клуба в преувеличениях, — а у нас их нет: каждая цифра в этой роковой статистике для них что нож острый — то вся картина путинской России, как с унынием, если не с ужасом воспринимают ее сегодня русские европейцы, буквально переворачивается головой вверх, не правда ли? И объясняется скорее их поверхностным, скажем мягко, знакомством с европейской историей? В том числе и с тем, что именно так, эрой несвободы и кажущейся безнадежности, как раз и завершались до сих пор великие европейские революции?
Да, у диктатуры тоже есть своя временная ниша в революционном процессе. И диктаторы как символы порядка после бурных лет неустройства добивались не только единоличной власти, но и всенародной любви. Кончалось это для них, однако, плохо. Абсолютная власть, как известно, развращает абсолютно. Кружится голова. Отсюда роковые ошибки. Лорд-протектор Кромвель ввязался в гибельную войну с Испанией и взимал для этой войны произвольные налоги не хуже казненного монарха, Бонапарт вторгся в Россию, положив на ее полях свою старую гвардию и объединив против себя Европу. Результаты мы знаем. Важно здесь для нас одно: несмотря на всенародную любовь, оказались диктаторы временщиками. И долго еще приходилось расчищать Авгиевы конюшни, которые они за собой оставляли.
Если верна положенная в основу этого эссе гипотеза, то не должна ли так же завершиться и революция 1991 года? А поскольку случай тут особенно тяжелый, меры после ее завершения понадобятся чрезвычайные. Понадобятся не только «кризисные менеджеры» вроде Ходорковского. Европе тоже придется засучить рукава, чтобы помочь покончить с последствиями последней архаической конвульсии, потрясшей ее со времен мировой войны. И одной гуманитарной помощью дело не обойдется. Без «плана Маршалла для России», на который не решился Запад в эпоху Горбачева и Ельцина, на этот раз не обойтись. И «примирение элит», как в пореволюционной Англии, понадобится. И массовая, так сказать, детоксикация населения.
Есть неудачный «французский опыт» такой детоксикации: наполеоновская легенда терзала Францию десятилетиями после революции. Есть, разумеется, и удачный «германский опыт». Но он потребовал оккупации страны, о которой в нашем случае не может быть и речи. Потому и говорю я о «плане Маршалла для России»: население должно на этот раз почувствовать, что воссоединение с Европой принесло ему не обнищание, как в 1992-м, но резкий рост благосостояния.
Конечно, у России есть и собственный опыт подобного радикального изменения «культурного кода» большинства. Она пережила его дважды-и при Грозном царе, впервые отменившем в 1581 году Юрьев день и начавшем тем самым эру закрепощения крестьян, привыкших к свободе, и при Ленине, дотла разрушившем почти уже европейскую Россию. В обоих случаях то был, однако, опыт подавления свободы, деевропеизации страны. Молодым прагматикам, сегодняшним «отщепенцам», которые, если верить свидетельству докладчиков Изборского клуба, идут на смену последнему советскому поколению, понадобятся прямо противоположные методы просвещения масс.
Готовы ли к этому сегодняшние «представители властных структур», даже если их повестка дня включает, как мы видели, «отказ от мессианской геополитики» и «превращение России в нормальное государство»? Помогут им в этом русские европейцы? Или станут сводить старые счеты? Я не знаю ответов на эти вопросы. Знаю лишь, что прошлым великим революциям и просвещение масс, и «примирение элит» удалось. Не сразу, но удалось. В Англии, например, первый компромисс 1660-го развалился и сработал лишь второй — в 1688 году. Во Франции, как всегда, затянулось «примирение» много дольше-до самого 1870-го.
Так или иначе, что останется после всех этих перипетий от революции 1991 в сухом остатке, если, повторяю, верна моя гипотеза? Единство Европы, вот что останется. Европейская Россия останется. В любом случае времена настанут интересные. Времена борьбы, а не застоя и уныния, свободы, а не «патриотической истерии». Времена реального преобразования страны. И потому ответ на вопрос, вынесенный в заголовок, очевиден. Достаточно поменять в нем имя: был ли, в самом деле, Кромвель фатален для Англии? Бонапарт для Франции?