Хитрая стратегия, коварная. Примерно такая. На VIII съезде народных депутатов России в начале марта 1992 года президенту будет предложен проект конституции. Конечно, советской. Чего стоила хотя бы статья, гласившая, что «Внутреннюю и внешнюю политику Российской Федерации определяет Верховный Совет РФ»? Союзники не сомневались, что Президент, которому оставлялась роль английской королевы, отвергнет этот проект с ходу. И тогда они начнут его нести — хамски, беспощадно, как несли аппаратчики Горбачева на апрельском Пленуме ЦК КПСС в 1991-м, когда он вспылил и подал в отставку (см. главу «Последний бой Горбачева»).
Олег Попцов так описывает это словесное избиение Ельцина, когда ФНС приступил к осуществлению своего плана: «Зрелище [было] не только удручающим, но и жутковатым, масштаб озлобления, ораторской неуважительности к Ельцину, нестерпимое желание оскорбить, унизить общенародно избранного президента вряд ли имеет схожий пример в какой-либо другой стране. И во всей этой ругательности, несдержанности, грубости видишь нечто похожее на удаль многоликого хама».
Но Ельцин не Горбачев. Съезд его не избирал и не съезду его увольнять. Потребует общероссийского референдума о доверии президенту. Съезд не согласится. Разойдутся, ни о чем не договорившись, провоцируя униженного Ельцина на какое-нибудь необдуманное заявление. Но времени на обдумывание ему не дадут.
Шаг третий
Уже через пару недель, в конце марта, созван будет внеочередной чрезвычайный IX съезд, который, собственно, и должен был закончиться устранением президента. Одна за другой на съезде были взорваны три заранее подготовленные «бомбы». Первую должен был взорвать Валерий Зорькин, объявив отказ Ельцина от предложенного ВС проекта Конституции неконституционным. Вторую взорвет вице-президент Руцкой, публично порвав с Ельциным (случай в мировой политической практике неслыханный, тем лучше, тем больше скандал). Третью, главную, взорвет Хасбулатов: «А теперь ставлю на голосование импичмент президенту». Красивый план?
Так все на IX съезде и происходило. А имея в виду, что депутаты настаивали, чтобы все это действо было показано по телевидению, можно представить себе, как затаила дыхание страна, как задрожали сердца — у одних от предвкушения, у других от ужаса. Говорили, что были заготовлены проскрипционные списки. Про это не знаю, может быть, просто у страха глаза велики. Но знаю, что Гайдар, по собственному его признанию, опасался 28 марта ареста. Вырождение ВС состоялось, вызов был брошен. Не Ельциным-Ельцину. Может ли быть, что Илларионов ничего об этом не знал?
Осечка
Не знаю, в чем было дело. То ли планировщики по неопытности полагали, что для импичмента достаточно простого большинства голосов (большинство ВС действительно проголосовало за импичмент). То ли просто нашлось в этом уже выродившемся ВС, пусть небольшое, но способное противостоять ажиотажу толпы меньшинство депутатов с демократическими убеждениями (в сентябре они откажутся от своих депутатских мандатов). Так или иначе, для конституционного большинства (двух третей), необходимого для импичмента, не хватило 50 голосов. Оскандалился ФНС. Пришлось соглашаться на референдум.
Поторговались. Президент настаивал на включении в референдум пункта о доверии ВС, депутаты требовали включить убийственный, с их точки зрения, пункт «Согласны ли вы с социально-экономическим курсом президента?». Включили оба. После маршей пустых кастрюль, после первой осады Останкино (см. главу «12 июня 1992 года») у большинства ВС не было ни малейших сомнений в своей победе. Как писал в про-хановском Дне депутат Михаил Астафьев: «Ельцин не выиграет референдум, даже если его сторонники попытаются подтасовать результаты голосования. Если же Ельцин откажется признать результаты голосования, депутаты вновь прибегнут к процедуре отрешения от должности».
Представьте себе теперь бездну их разочарования, когда, по выражению Сергея Адамовича Ковалева, «президент победил нокаутом». И главное, доверие ВС оказалось несопоставимо ниже доверия Ельцину. Вот тогда-то «по инициативе и при активном участии Гайдара», говоря языком Илларионова, да и не одного Гайдара, а десятков экономистов и деятелей культуры, развернулось движение, требовавшее распустить дважды оскандалившийся — с импичментом и с референдумом-ВС. Тем более что результаты референдума неопровержимо свидетельствовали: попытка ВС сохранить в России власть Советов не пользуется доверием народа и авторитет его ниже плинтуса.
«Превратить поражение в победу»
Гайдар и его единомышленники еще, однако, не знали, насколько опасно было оставлять этот выродившийся и попавший в зависимость от «непримиримой» оппозиции ВС в подвешенном состоянии после разгромного для него референдума. Они, увы, не были читателями Дня и не общались, как я, с вождями «непримиримых» (мне приходилось, я готовил тогда книгу «После Ельцина»).
Читали бы, общались, удивило бы их, как быстро сменилось в лагере «непримиримых» разочарование двойным поражением ВС воодушевлением, а уныние — решимостью «превратить поражение в победу». Переменились роли. Чем больше унижен был повисший в воздухе ВС, тем зависимей становился он от них. Других союзников у него в стране не было: кто еще стал бы воевать за советскую власть? Нельзя было не заметить эту перемену ролей в резко изменившемся тоне «патриотической» печати.
Достаточно было сравнить уныние, царившее в ВС, хоть с «Новогодним словом» Проханова, которым открывался первый номер Дня за 1993 год. Вот что мы из этого «Слова» могли бы узнать: «Год, в который мы шагнули, запомнится нам как год потрясений и бурь, год сопротивления и победы, физической, во плоти, ибо победу нравственную мы уже одержали».
Это могло бы показаться бредом безумца, когда б так не напоминало «Новогоднее слово» то самое знаменитое «Слово к народу», предшествовавшее августовскому путчу 1991 года. Когда б не стекались к Москве по призыву «непримиримых» казаки, чеченцы, ветераны боев в Абхазии и в Приднестровье и снайперы «просто коричневого» Баркашова. Когда б ВС не закупил большую партию стрелкового оружия (для чего, спрашивается, законодателям стрелковое оружие)? Когда б не заседание «теневого кабинета-93» в том же Дне, начинавшееся словами анонимного премьер-министра: «Предлагаю разработать рекомендации… на то недалекое теперь время, когда оппозиции придется нести бремя власти в разоренной, охваченной беспорядками России».
Следует кому-то, кроме Илларионова, объяснять, что прежде чем «нести бремя власти», нужно ее, эту власть, сначала завоевать? А как это сделать без оружия? Так для кого закупил его ВС?
Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, что ВС уже превратился просто в прикрытие назревающего вооруженного мятежа «непримиримых», в государственный институт, роль которого состояла лишь в том, чтобы обеспечить этому мятежу легитимность. А президент словно уснул. И полгода — между 15 апреля и 21 сентября — спал. Такое, по крайней мере, было впечатление. Когда проснулся (в 20 часов 21-го сентября выступил с телеобращением «К гражданам России», сказал, наконец, то, что все давно уже поняли: «Власть в российском ВС захвачена группой лиц, которые превратили его в штаб непримиримой оппозиции» и опубликовал знаменитый указ № 1400, прекращающий двоевластие), предотвратить кровопролитие было уже невозможно. ВС был нацелен на «завоевание власти».
Более того, главным вопросом, волновавшим страну, стал отныне уже не вопрос, сохранится ли в России советская власть, лежащий в основе конфликта, а именно вопрос об оружии, закупленном ВС и розданном боевикам.
В главе девятой («Импичмент») по дням перечислено все, что происходило после 21 сентября. Нет смысла повторять здесь очередность событий. Напомню лишь, что с 28-го, когда в конфликт вмешался патриарх Алексий, в Свято-Даниловом монастыре шли переговоры между делегациями ВС и администрации президента. И камнем преткновения на них было, конечно, разоружение боевиков. Вот, как оценивал их ход 1 октября Ельцин в телеинтервью Останкино: «Все переговоры должны начинаться со сдачи оружия… Договоренность была такая: включается свет, они сдают оружие. Свет включили, а они оружие сдавать отказались. Не сдают. Понимаете, сложно с ними дело иметь. Вроде уже даже протокол подписали ночью… И вдруг утром они посчитали, что этот протокол недействителен, и оружие сдавать не будем».