А разочаровывающим, потому что за столько лет разгул мракобесия вполне может сделать деградацию необратимой. Тут мне, пожалуй, придется прийти на помощь м-ру Ло, напомнив и про 70 лет коммунизма, и про тридцатилетнее царствование Николая I, и про полтора столетия (!) Московии с ее диктатурой православного фундаментализма. Шрамы остались, и страшные, но сломать «код» удалось. Короче, аргументы от истории против четвертого сценария не работают.
Да, ничего, кроме прозы, не обещает нам м-р Ло. Зато эта проза снимает мучительные сомнения, доставшиеся нам в наследство от большевистской революции: не станут ли романтические революционеры, обещающие, что «мы наш, мы новый мир построим», основателями новой/старой криминальной и военно-имперской государственности?
М-р Ло ставит перед нами вопрос: согласны мы ждать столько лет момента, когда большинство населения ОСОЗНАЕТ абсолютную тщету мира, в котором телевизионное «вставание с колен» призвано заменить реальную модернизацию страны? Это не исключает ни политическую, ни интеллектуальную борьбу, где она еще возможна. Нельзя позволить режиму погасить огонек свечи на ветру. Именно этому судьбоносному моменту и посвящен четвертый сценарий м-ра Ло.
«Вторая либеральная волна»
Столь фундаментальный поворот не может напоминать внезапное обращение иудея Савла по дороге в Дамаск в пламенного апостола христианства Павла. Для библейского поворота необходимо чудо. В истории чудес не бывает. Тут другое: наступит время, когда ВСЕ другие сценарии, предназначенные остановить регресс, будут ПЕРЕПРОБОВАНЫ и все обанкротятся.
То есть пробовали авторитаризм мягкий и жесткий, и «особый путь», державность разве что ложкой не хлебали, а страна загибается. И других возможностей не потерять Россию, кроме новой попытки ее освободить и, наконец, модернизировать, попросту не останется. Таков главный аргумент м-ра Ло.
Британский журнал Тйе Есопоппз! в целом доброжелательно рецензируя его книгу («глубокая книга»), безошибочно нащупал ее спорное место: этот самый четвертый сценарий. «Несколько загадочно допущение автора, — пишет рецензент, — что разумная политика России не только необходима, но и возможна. Автор упрекает пессимистов в “ленивом фатализме”, не объясняя толком, почему нынешний мрак (в отношении России) неуместен (ш18р1асес!)». Не убедил м-р Ло рецензента.
Я понимаю, в крохотной рецензии много не скажешь, но это не мешает нам развернуть возражение рецензента. В самом деле, если упадок российской экономики начался еще в советские времена, то среди «перепробованных» после развала империи режимов была и либеральная волна 1990-х, которая не остановила деградацию России, как и последовавшие за ней авторитаризм и державность. Так откуда уверенность автора, что его остановит новая либеральная волна?
М-р Ло, впрочем, мог бы возразить, что первая либеральная волна 1990-х совпала с ТРОЙНОЙ революцией, когда экономическая реформа переплелась с антиимперской и социальной, и России было тогда не до модернизации. На первом плане была борьба с реваншизмом. И реваншизм победил. Соблазн попробовать «особый путь» России-Евразии, когда угасшая советская власть больше не мешает, вернуть ядро империи, которую та развалила, «Русский мир», оказался неодолим.
Но к 2030-му и державность, и «особый путь» будут безнадежно дискредитированы. Результат выбора будет налицо. И к тому времени ссылаться на либеральную волну 90-х и приватизацию как на причину регресса (главный аргумент реваншистов) станет, мягко говоря, нелепо. К 2030-му экономика будет, в сущности, ренационализирована, и судьба любого предпринимателя или чиновника, олигарха или нет, будет полностью зависеть от диктатора. Иначе говоря, Россия максимально приблизится к невозможной в современном мире восточной деспотии. Вот почему на первом плане новой либеральной волны неминуемо окажется именно МОДЕРНИЗАЦИЯ страны, прекращение ее затянувшегося на десятилетия упадка.
Впрочем, нет надобности продолжать этот воображаемый спор, поскольку в загашнике у м-ра Ло, оказывается, есть и другие, вполне реальные аргументы. Один, признаться, неожиданный. Вторая либеральная волна, в особенности необычность и увлекательность поставленной ею перед страной задачи выйти из глубокой колеи упадка, неизбежно приведет к возвращению в Россию значительной части «потерянного», по выражению м-ра Ло, поколения. В первую очередь талантливой интеллектуальной молодежи, покинувшей страну из-за невостребованности и разгула мракобесия. И дело даже не столько в численности вернувшихся, хотя и она не будет пренебрежима, сколько в КАЧЕСТВЕ этого человеческого материала. Он и мог бы составить костяк новой модернизационной элиты.
Контртрадиция
Важнее, однако, другой аргумент м-ра Ло: вторая либеральная волна, отказ от рентной психологии и переход к модернизации потребуют, говоря его словами, «реконцептуализации традиционных представлений о величии и власти» (другими словами, массовой детоксикации населения). К сожалению, этот ключевой, с моей точки зрения, аргумент подробно он не развернул. Между тем речь идет о задаче, без преувеличения, исторической сложности. То есть настолько сложной, что на первый взгляд она кажется трагически невозможной. И потому заслуживает в высшей степени подробного разговора.
Впервые на повестку дня еще в незапамятном 1999 году, когда, собственно, решалась судьба первой либеральной волны, ее поставил Сергей Степашин. Мало кто заметил тогда ключевую фразу его первого премьерского выступления: «Величие России должно строиться не на силе, не на пушках, а на культуре, на интеллекте». А когда я привлек внимание читателей к решающей важности этого предложения, многие комментаторы только что не смеялись мне в лицо. Подумаешь, мол, очередной чиновник обронил случайную фразу, а я его героизирую, представляю чуть ли не как возможного Петра (тем более что речь о чиновнике, который впоследствии вел себя как заурядный путинист).
Между тем Степашин впервые после Александра Головнина, забытого ныне министра народного просвещения в правительстве «молодых реформаторов» времен Великой реформы 1860-х, обратил внимание на ДВОЙСТВЕННОСТЬ российской исторической традиции. Да, на протяжении столетий в ней доминировала ее имперская ипостась (величие России в ее могуществе, в том, что мир перед ней трепещет). Но, развернув страну лицом к Европе, Петр невольно создал конкурирующую, теневую, если хотите, традицию. Я уже цитировал замечательного эмигрантского мыслителя Владимира Вейдле: «Дело Петра переросло его замыслы, и переделанная им Россия зажила жизнью гораздо более богатой и сложной, чем та, которую он так свирепо ей навязывал. Он воспитывал мастеровых, а воспитал Державина и Пушкина».
Другой вопрос, сломал ли Петр российский культурный код, которым так озабочены реваншисты, или попросту вернул страну к ее домосковитскому полуевропейскому коду времен Ивана III, который был взломан самодержавной революцией Ивана Грозного 1560-х. Об этом достаточно написано в моей трилогии, первый том которой так и называется: «Европейское столетие России 1480–1560». Здесь этот спор неуместен. Ибо реформы Петра, пусть половинчатые и оставившие подавляющее большинство прозябать в архаической Московии, прижились.
И за какие-нибудь два столетия Россия вдруг превратилась в европейскую КУЛЬТУРНУЮ СВЕРХДЕРЖАВУ. Здесь уместна еще одна цитата из Вейдле, которую я тоже уже приводил: «В том-то и дело, что Мусоргский или Достоевский, Толстой или Соловьев-глубоко русские люди, но в такой же мере они люди Европы. Без Европы их не было бы». Так сложилась вторая, теневая традиция, в глазах мира навсегда связавшая судьбу России с ее культурным величием.
Вот эту контртрадицию, за которую Россию, собственно, и УВАЖАЕТ мир, независимо от того, сильна она или слаба, и обозначил Степашин в своей премьерской речи 1999 года. На нее предложил опереться в тяжелый для страны час, предотвратив тем самым возрождение (или не менее опасную имитацию возрождения) ее безумной воинственной соперницы («пушки»). Похоже, он догадывался, с какой страной имеет дело, как глубоки корни ее имперской ментальности и как опасно эту губительную ментальность разбудить (что, конечно, и сделал Путин, когда Ельцин предпочел его Степашину).