Во-вторых. Глазьев и изборцы постоянно повторяют мантру про государство и его роль в регулировании экономики. Им видится необходимость определения приоритетов, выделения ассигнований и дотаций, борьбы со «спекуляцией», упора на «реальное производство». Между тем нельзя не заметить, что все государственные проекты в России реализуются, скажем так. не лучшим образом. В свое время президент Дмитрий Медведев говорил о том, что на государственных закупках банально воруется до 1 трлн рублей в год, а ведь все организаторы и исполнители этих тендеров выглядят последовательными «государственниками», — и каков результат? Мы часто слышим о масштабных хищениях, например, в «Билайне» и МТС, «Полюс-Золоте» или Х5 Ке1ай Сгоир? Или про обесценение половины принятых под обеспечение кредитов залогов в «Альфа-Банке»? А вот сообщения о непрекращающемся потоке уголовных дел, возбуждаемых по итогам проверок главного на сегодняшний день «государственного» проекта — строительства космодрома «Восточный», — приходят регулярно. Как и о неэффективности вложений «Газпрома» и РЖД. Да и ВЭБ-знаменитый кремлевский «институт развития» — оказался почему-то банкротом, и его сейчас спасают деньгами, которые государство взяло в долг (или. как выражаются власти, «заморозило») у будущих пенсионеров.
Да, государство может быть эффективным движителем экономического роста, но в том случае, если власть стремится сделать экономику конкурентоспособной и получать затем налоги с этой эффективно функционирующей системы. В России же власти вообще не задумываются о последующем эффекте от своих «инвестиций», за исключением того, какая их часть и как быстро окажется в кармане чиновника. И пока власть в России является не служением обществу, а видом прибыльного бизнеса, все разговоры о государстве как инструменте экономического роста останутся пустой болтовней.
В-третьих — и это своего рода гаёе^хе Глазьева и его сторонников, — нашей экономике нужно больше кредитов. В программе Столыпинского клуба прямо сказано о том, что нужно выделить «производственному сектору» около 20 трлн рублей кредитных средств, чтобы в нем «был запущен устойчивый рост» (само по себе это немного забавно, если вспомнить, каким сторонником жизни по средствам был Петр Аркадьевич, в чьи годы в силу существования золотого стандарта государство вообще не имело возможности «рисовать» деньги). Конечно, кредит-дело хорошее: он позволяет быстро расширить мощности и производить больше товаров. Однако остаются два вопроса. Первый — куда эти товары пойдут? Вот уже почти десять лет, как долларовые доходы наших граждан практически не растут, покупательная способность населения падает. Что и для кого будут производить предприятия на глазьевские кредиты? В Японии, например, в 1970-е годы Банк Японии и Министерство внешней торговли и промышленности выдавали подобные целевые ссуды с условием расширения присутствия японских компаний на мировых рынках. Можно ли представить себе, чтобы помощь АвтоВАЗу оказывалась по этому принципу? Если нет, то это значит, что государство должно не только дать компаниям денег на то, чтобы произвести товары, но и потом само их купить. Но купить оно может только на налоги, а собирать их, по сути, предлагается из средств, которые само оно сначала выделит. Не бред ли?
Второй вопрос: кто будет решать, кому из предприятий оказать помощь? И проблема тут, прежде всего, в неэкономической логике чиновников. Несколько лет назад тогдашний министр по развитию Дальнего Востока Виктор Ишаев сказал, отвечая на вопрос о выгодности строительства моста на Сахалин: «Нужна политическая воля… например, твердо сказать: мост на Сахалин будет. Неважно когда». И зачем, добавлю я. Деньги будут вкладываться в проекты и предприятия не на основе оценки их выгодности в будущем, а по прихоти чиновников. Пока в стране существует столь коррумпированная элита, как сегодня, «государственный» подход останется оправданием банального «распила».
И наконец, есть еще один важный момент. Вливать в экономику деньги можно тогда, когда в ней произошел временный сбой, но при этом сама экономика внутренне здорова: в ней есть конкуренция, борьба за потребителя, нормальный подбор кадров. В России всего этого нет, вместо этого мы имеем монополизированную, в чем-то похожую на советскую экономику. Вспомним самый масштабный проект экономического оздоровления страны с опорой на государственные деньги — «Новый курс» Франклина Рузвельта. За шесть лет в США правительство профинансировало более… 30 тысяч отдельных проектов: строительство мостов, школ, дамб, дорог, отдельных зданий. В каждом из случаев проекты порождали спрос на местные материалы и технику, а реализовывавшие их компании, стремясь получить подряд, экономили на всем. В России же за несколько последних лет из фондов национального благосостояния власть профинансировала… 11 проектов (не тысяч), а основными подрядчиками на бюджетных стройках выступают 3–4 компании. И даже если в экономику «влить» огромные кредитные средства, они просто «перельются» через валютный рынок на офшорные счета, и этим и ограничится весь эффект от глазьевской политики (что, собственно, давно происходит, если у простого музыканта, иногда общающегося с Путиным, в Панаме находят сотни миллионов долларов).
Однако наша задача — не столько усомниться в разумности экономических рецептов изборцев и их коллег, сколько попытаться понять, откуда «растут ноги» у столь примитивных концепций. На мой взгляд, причина тому состоит в стремлении наших «экономистов», «философов» и «геостратегов» (а также, разумеется, и большинства политиков) мыслить Россию в категориях мировой державы, соперничающей с Соединенными Штатами и если и являющейся кому-то ровней, то только Америке. Но если Путин и может посоревноваться с Обамой в том, сколько авиаударов каждая из стран способна нанести по Сирии (Афганистану, Ираку, Ливии-нужное подчеркнуть), то уж в экономике ситуация выглядит совершенно иначе.
Фундаментальное отличие России от США (и во многом от Европы) состоит в том, что она не является страной, экономическая мощь которой и доверие к которой столь велики, что ее валюта является глобальным платежным средством. Почему так случилось? Есть много причин. Во-первых, наша экономика сейчас составляет около 1,3 % от мировой, тогда как на США и ЕС приходится почти по 20 % на каждую. Во-вторых, дефолтов в Америке не было более ста лет (про гениальные схемы обмена денег я вообще не говорю); в Европе ситуация похуже, но тоже не чета нашей. В-третьих, за доллары и евро во всем мире можно что-то купить (а в России, хотя Путин говорит об этом с 2003 года, нефть так и не продается за рубли, а для конвертируемости национальной валюты власти так ничего и не сделали). Поэтому основная российская проблема (по крайней мере та, из-за которой Глазьеву не на что рассчитывать с его измышлениями) состоит в том, что в нашей стране торговля и кредиты разделены на внутренние и внешние. Мы продаем за границу за доллары и берем там кредиты в долларах, тогда как в стране оперируем рублями (и налоги собираем в рублях). Поэтому, если напечатать много рублей, мы не станем богаче — курс рубля скорректируется, и все останется по-прежнему. В Америке правительство, банки и компании рассчитываются в долларах, в том числе и с иностранцами, и кредитуются в долларах, то есть в той валюте, которую эмитируют сами. Поэтому если что-то пойдет не так, у правительства есть возможность расширить предложение денег, не наращивая инфляцию (избыток «поглотит» остальной мир, хотя бы через рост американского импорта). В России же на дополнительные рубли можно купить только один ликвидный товар — доллар, поэтому эмиссия как в прошлом, так и в будущем будет лишь дезорганизовывать нашу экономику.