Иногда можно услышать аргумент, что вестфальский «баланс сил» был некоей надгосударственной формой «разделения властей». Но Вестфальский договор лишь передал монополию на «веру» государственной власти, иначе говоря, легитимировал произвол власти. А «баланс сил» (или интересов) как раз и узаконил СИЛУ как универсальный регулятор отношений между государствами. Другими словами, войну. Отсюда международная анархия и «национальный эгоизм». Какое уж там разделение властей?
Другое дело, что просто ничего иного не смогли придумать, чтобы прекратить Тридцатилетнюю войну, превратившую Германию в пустыню, где люди буквально ели друг друга, как в Ленинградскую блокаду. Устали воевать. Правы здесь мои оппоненты в том смысле, что мусульманский мир и Вестфаля не добился — и воюет «за веру» до сих пор. «Естественный отбор», однако, продолжает работать и в вестфальском мире. Процитирую по памяти остроумную метафору того же Акунина. Встречает волк в лесу аппетитную Красную Шапочку и спрашивает: «О чем толковать будем, дорогая, о дружественном слиянии или о рейдерском захвате?» Таков этот мир.
Так вот, именно на этот незыблемый, казалось, «естественный отбор», перед которым пасует даже либерализм Акунина, как раз и покусился, как мы скоро увидим, ЕС. И преуспел. Упразднил его.
Так или иначе, мне, хоть я и не дока в делах современной Европы, видится совсем иной исход Ьгехй. А именно превращение ЕС из экономического союза в Федерацию, в союз ПОЛИТИЧЕСКИЙ. И выход из него Англии, самого сильного противника Еврофедерации (даже на общую валюту не согласилась), открывает для этого неожиданные возможности. Более того, делает их, логически говоря, неминуемыми. При наличии, разумеется, политической воли его нынешних лидеров.
Вообще-то это старая моя мысль, что, оставаясь только экономическим союзом, и притом непоследовательным, отдающим фискальную политику в распоряжение государств-членов (что противоречит самому замыслу Союза), ЕС обречен не только на бесконечные финансовые кризисы, но и на стагнацию. Я высказал эту мысль довольно пространно в третьем томе трилогии «Россия и Европа. 1462–1921», опубликованной еще в первом десятилетии XXI века. Повторю вкратце свои тогдашние аргументы.
Преодолима ли международная анархия?
Конечно, рассматривал я мировую политику в трилогии под несколько иным углом зрения, и занимала меня тогда проблема, вынесенная в заголовок этого параграфа. Не нужно объяснять, я думаю, что международная анархия чревата войной, беременна, можно сказать, войной. И вообще война не более чем функция этой анархии. И покуда не устранена Причина, функция ВСЕГДА будет с нами. И сильный — всегда кушать слабого. Но мыслимо ли искоренить Причину? До Второй мировой и ядер-ной бомбы это как-то никому, кроме чудаков и философов, не приходило в голову (Акунину, как мы только что слышали, и сейчас не приходит). Политики смирились с международной анархией, воспринимали ее как данность. Устранить пытались функцию. Придумали даже, что спасти человечество в ядерном веке может лишь угроза взаимного уничтожения. Но и она ведь не дает абсолютной гарантии. Возможны ошибки. Возможно ядерное оружие в руках фанатика или безумца. А разоружение ядерное невозможно в «вестфальском» мире, где, согласно Гансу Моргентау, царствуют «интересы, определяемые как сила» (см. все ту же главу «Ценности и интересы»). В ловушку 22 попало человечество.
Надеюсь, читатель извинит меня за то, что оказался я одним из чудаков, которые задумались над искоренением причины, т. е. «вестфальского» мира с его международной анархией. Более того, истолковал то, что происходило в Европейском союзе как важнейший, возможно, решающий шаг к решению этой задачи. Отсюда концепция «двух Западов», где США отводилась роль Второго, так сказать, мира (бывшего «социалистического»), предназначенного быть вооруженным стражем грандиозного эксперимента, предпринимаемого на наших глазах Первым миром, Европой.
Смысл эксперимента был в следующем: выяснить, возможно ли Сообщество континентального масштаба — БЕЗ международной анархии? Такого, иначе говоря, где роль универсального регулятора отношений между государствами играла бы не СИЛА, как заведено с незапамятных времен и легитимировано в Вестфальском договоре 1648 года, а ВЗАИМНОЕ ДОВЕРИЕ?
Согласитесь, проект был амбициозный. Особенно имея в виду, что, в отличие от СССР, речь в нем не шла о воспитании нового человека, какого-нибудь Ното Еигореап, и в виду имелся самый драчливый континент в мире. Скажем сразу, однако, что многие условия, необходимые для завершения проекта были столь умопомрачительно дерзки, а иные-при наличии в составе участников гордого Альбиона — и попросту невыполнимы. Например, Англия ни при каких обстоятельствах не согласилась бы отдать контроль над своим легендарным СНу Сообществу. И тем не менее, несколько десятилетий спустя оказалось, что проект, в принципе, удался. Главным образом благодаря тому, что национализм в странах-участницах был на время маргинализован до такой степени, что не смог помешать им отказаться от некоторых освященных временем и казавшихся незыблемыми основ миропорядка.
Выяснилось, что международная анархия покоится, как земля на древних картинках, на трех слонах. Первым из них был-и по сей день остается во Втором и Третьем мирах-СУВЕРЕНИТЕТ (невмешательство во внутренние дела государств), который предписано было Вестфальским договором беречь, как зеницу ока. В путинской России так и берегут, относясь к нему, как к сакральной гарантии безопасности (чья власть, того и вера). Так вот, ЕС от него отказался, рассудив, что достаточной гарантией безопасности является взаимное доверие участников Сообщества, основанное на ОБЩИХ ЦЕННОСТЯХ.
Вторым «слоном» было связанное с суверенитетом абсолютное верховенство национальных интересов. Этот догмат повторяется в «вестфальском» мире, как молитва. Для того, мол, и существует государство, чтобы охранять интересы своей нации. Ну, как же иначе, это ведь норма. Общепризнанная. И так уже въелась она в сознание поколений, что мало кому приходит в голову увидеть в ней нечто, в общем-то, не очень и приличное. А именно то, что еще в 1880-е Владимир Сергеевич Соловьев назвал «национальным эгоизмом» (см. гл. 7 «С печатью гения на челе» в первой книге). По его мнению, норма эта делала войну между великими державами за свои национальные интересы неминуемой. И прав ведь оказался старик!
Ну, как, в самом деле, отнеслись бы вы, читатель, к человеку, провозглашающему на каждом шагу, что его интересы превыше всего? Не разглядели бы вы за этим опасную двусмысленность, готовность пренебречь, если понадобится, интересами всех, кроме собственных? Недаром же никому в здравом уме, кроме разве Жириновского или Трампа, и в голову не придет так говорить (в приличном, по крайней мере, обществе). А в отношениях между государствами произносят то же самое не только без стеснения, но и с некоторой даже гордостью в самых респектабельных кругах. Хотя и не очень понятно, чем отличается национальный эгоизм от личного. Та же ведь в нем опасная двусмысленность, та же готовность пренебречь, если понадобится, интересами других.
Так ли иначе, нечего и думать о преодолении международной анархии, не отказавшись от этой вездесущей нормы. И ЕС, конечно, от нее отказался, ПОДЧИНИВ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ ЦЕННОСТЯМ СООБЩЕСТВА. В том-то и дело, что интересы у всех разные, а ценности, воплощенные в институтах, могут быть и общие.
Третий «слон» международной анархии — национальные границы, запертые «на замок». Его ЕС попросту отменил, СДЕЛАВ ГРАНИЦЫ МЕЖДУ ЧЛЕНАМИ СООБЩЕСТВА ПРОЗРАЧНЫМИ. И упразднив, таким образом, международную анархию в пределах одного континентального Сообщества. Для мировой политики это была, если хотите, революция, сопоставимая разве что с Великой хартией вольностей 1215 года, упразднившей произвол власти — в пределах одного государства (античная демократия была к тому времени давно забыта в варварской Европе, да и Англию ожидали еще и свирепая диктатура Генриха XVIII, и гражданская война, и «протекторат» Кромвеля. Но СПОСОБ преодоления произвола власти уже был в 1215-м найден!).
То же самое и с головокружительным опытом ЕС. Да, он нашел способ преодоления международной анархии, прорвался в принципиально новое измерение мировой политики, пересек, можно сказать, звуковой барьер средневековья, но… Но кто знает, сколько еще воды должно протечь под мостами прежде, чем станет его опыт применим в большом традиционном мире? Тем более, что наживаться этот опыт мог лишь под охраной ведущей державы того же традиционного мира. И все попытки ЕС стать на собственные ноги кончались до сих пор неудачей.