С глубоким почтением и таковою же преданностью имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугой.
В. Клемм.
(надпись на первой странице документа) Мне кажется, надо сообщить это военному м[инист]ру.
1 октября 1901 года. Письмо штабс-капитана А. Н. Шульженко Генеральному консулу в Бомбее В. О. фон Клемму о взятии его в плен и с просьбой о помощи.
Не откажите в Вашем совете по некоторым вопросам. Я, штабс-капитан Керченской крепостной минной роты Александр Шульженко, в октябре 1899 года получ ил заграничный отпуск и поехал в Южную Африку для изучения войны на свой страх и риск. Здесь я пробыл 15 месяцев при командах буров и наконец решил вернуться в Россию. Так как все выходы были заняты англичанами, то я направился добровольно в английский лагерь при г. Пит-Ретифе. Дорогой через кафрскую страну я подвергся нападению кафров, которые захватили меня и представили в лагерь Ланкаширского полка 6-го апреля. Со мной была винтовка (к сожалению, не успел пустить ее в ход по этим негодяям), которую имел для обороны от кафров, разбойничавших в этой местности. Участия моего в войне и нарушения нейтралитета англичане доказать не могут. Так как эта война затянется еще на несколько лет, то не могу ли я через Вас ходатайствовать о назначении суда и следствия для доказания нарушения мною нейтралитета. Пока участие мое в войне не доказано, я имею право пользоваться покровительством русских законов. Кроме этого, не могу ли я ходатайствовать через Вас о предоставлении мне, как русскому офицеру, некоторой свободы на слово, хотя бы только ежедневно прогуливаться по окрестностям Ах-меднагара. Мы здесь сидим в форте, как разбойники, и только два раза в неделю имеем часовую прогулку под сильным конвоем. За злоупотребление мной свободой англичане могут назначить какие угодно наказания до расстреляния включительно. Или, может быть, в обеспечение моего слова я могу представить некоторую сумму денег.
Мой заграничный отпуск давно просрочен, и по возвращении в Россию меня ожидает, вероятно, отсидка в крепости.
Преданный Вам и проч.
12 февраля 1902 года. Донесение Генерального консула в Бомбее В. О. фон Клемма директору Первого департамента МИДа Н. Г. Гартвигу о его посещении штабс-капитана А. Н. Шульженко в лагере военнопленных.
Канцелярия Военно-Ученого комитета секретным отзывом от 18 декабря минувшего года за № 477 уведомила меня, что Государю Императору было благоугодно повелеть ассигновать штабс-капитану Шульженко, содержащемуся в лагере пленных буров в Ахмед-Нагаре, получаемое им на службе содержание впредь до его освобождения из плена и переводить ему эти деньги через мое посредство под видом пособий от его родственников. К тому отзыву приложена была и первая ассигновка для этого офицера.
О таковой монаршей милости я не мог сообщить г. Шульженке по почте, так как письмо мое могло легко пройти через английскую цензуру. С другой стороны, я опасался, что Шульженко, просивший своих родственников, людей, по-видимому, небогатых, не посылать ему денег, будет отказываться принимать и расходовать деньги, пересылаемые ему мною в виде пособия от родных. Единственным выходом из этого затруднительного положения было личное свидание с пленным, к каковому средству я и решил прибегнуть.
Совершенно частным образом я исходатайствовал себе у Бомбейского губернатора разрешение на посещение лагеря буров в Ахмед-Нагаре и на свидание с соотечественником, каковое разрешение и было дано мне без всякого колебания и даже, по-видимому, с полною готовностию.
7/20 февраля я прибыл в Ахмед-Нагар и в тот же день виделся с шт. кап. Шульженко в канцелярии лагеря, а на следующее утро мне было даже разрешено совершить с ним довольно продолжительную прогулку в пределах укрепления.
Я застал г. Шульженко совершенно здоровым и бодрым.
Вопреки тому, что говорилось оппозиционною прессою в Индии и Англии, г. Ахмед-Нагар должен быть признан в климатическом отношении довольно здоровою местностью; это один из немногих населенных пунктов Бомбейского президентства, где в настоящее время совершенно нет чумы. Лагерь пленных помещается в старинном туземном укреплении, обнесенном довольно высокою стеной и крепостным рвом. Пленные живут в бараках из гофрированного железа, довольно высоких и просторных, но, должно быть, очень жарких при настоящей температуре дня. Офицеры помещаются отдельно, хотя не пользуются почти никакими другими льготами и преимуществами перед обыкновенными «бургерами». Провизия отпускается в достаточном количестве, но пленные сами должны варить себе пищу, которая вследствие этого получается не совсем вкусною. Не возбраняется имеющим на то средства покупать себе консервы у маркитанта, разрешается также курить табак, но всякие спиртные напитки запрещены простым пленным и разрешаются лишь по особой просьбе и в малом количестве офицерам. Пленные, опять-таки за исключением офицеров, должны сами убирать свои камеры, и лишь для самых грязных работ нанимаются туземцы. Площадь, на которой расположены бараки, обнесена двойной загородкой из колючей проволоки, за которую пленные могут выходить лишь с особого разрешения и не иначе как под конвоем (исключение было сделано для шт. кап. Шульженко при моем посещении). С наружной стороны изгороди стоят часовые. Два раза в неделю пленные, в том числе и офицеры, выводятся из укрепления на общую прогулку под конвоем. Заведующий лагерем майор Дикинсон рассказывал мне, что он ходатайствовал о разрешении пленным офицерам прогуливаться свободно, под честным словом, но высшее начальство на это не согласилось, высказав мнение, что на честное слово бура положиться нельзя. Впрочем, пленным офицерам разрешено было выходить на прогулки в сопровождении английских офицеров, которые пожелали бы взять их с собою под свою ответственность, это показалось, однако, тем и другим настолько стеснительным, что никто этой льготой не пользуется.
Хотя таким образом разница между офицерским и общим помещениями пленных не особенно значительна, мне было, тем не менее, очень неприятно узнать, что шт. кап. Шульженко содержится не в офицерском отделении, а в общих бараках. Очевидное неудовольствие мое, когда я узнал об этом, отразилось на моем лице, ибо майор Дикинсон, не ожидая моего вопроса, поспешил сложить с себя вину. По его словам, подтвержденным и г. Шульженко, он поместил последнего на первых порах с офицерами и донес о том по начальству, мотивировав свое распоряжение тем, что Шульженко русский офицер, но вскоре пришло приказание свыше перевести его обратно в общие бараки, так как, согласно наведенным справкам, он не был офицером в «бурской» армии.
На вопрос, нельзя ли что-нибудь сделать для облегчения участи моего соотечественника, майор Дикинсон сказал, что освобождение его из плена зависит исключительно от лорда Киченера и Военного министерства в Лондоне, но индийские власти могли бы, если б им угодно было, разрешить ему проживать на свободе под честным словом и под известным надзором. Он посоветовал мне даже похлопотать об этом. Лично майор Дикинсон показался мне действительно расположенным к Шульженко, который, по его словам, пользуется большой популярностью в лагере за свое добродушие, обходительность, щедрость и всегдашнюю готовность помочь пленным сотоварищам.
Других пленных я видел только издали, между ними есть седые старики и немало (до 60 человек) детей и юношей. Когда маленький 12-летний бур бывает дежурным по лагерю и выходит за черту изгороди, его также сопровождает высокий английский часовой с заряженным ружьем. Говорят, что это очень забавная картина, над которой немало потешаются сами англичане. На днях все дети и старики Ахмед-Нагарского лагеря будут переведены в м. Сатару, чтобы очистить место для новой партии пленных. Говорят, что в Сатаре пленным будет предоставлено несколько больше свободы.
Шт. кап. Шульженко говорил мне, что, по дошедшим до него сведениям, в других лагерях пленных были случаи освобождения из плена отдельных иностранцев, преимущественно немцев и американцев, по особым ходатайствам о них. Он хотел навести более подробные справки об этом и сообщить мне фамилии освобожденных.