Если мы представим себе восточных славян, как они устроились во второй половине IX в., и сопоставим это устройство с древним племенным делением их, то найдем на всем пространстве от Ладоги до Киева восемь славянских племен. Четыре из них (дреговичи, радимичи, вятичи и древляне) постепенно, частью уже при первых киевских князьях, а частью еще до них, вошли в состав чужеплеменных областей, а четыре других племени (славяне ильменские, кривичи, северяне и поляне) образовали шесть самостоятельных городовых областей, из коих ни одна, кроме Переяславской, не имела цельного, одноплеменного состава, каждая вобрала в себя сверх одного господствующего племени или господствующей части одного племени еще подчиненные части других племен, не имевших своих больших городов. Это были области Новгородская, Полоцкая, Смоленская, Черниговская, Переяславская и Киевская. Итак, повторю, большие вооруженные города, ставшие правителями областей, возникли именно среди тех племен, которые принимали наиболее деятельное участие во внешней торговле. Города эти подчинили себе соплеменные им окрестные населения, для которых они прежде служили торговыми средоточиями, и образовали из них политические союзы, области, в состав которых втянули, частью еще до появления князей киевских, а частью при них, и соседние поселения чужих безгородных племен.
Варяжские княжества. Образование этой первой политической формы на Руси сопровождалось в иных местах появлением другой, вторичной и тоже местной формы, варяжского княжества. В тех промышленных пунктах, куда с особенной силой приливали вооруженные пришельцы из-за моря, они легко покидали значение торговых товарищей или наемных охранителей торговых путей и превращались во властителей. Во главе этих заморских пришельцев, составлявших военно-промышленные компании, становились вожди, получавшие при таком перевороте значение военных начальников охраняемых ими городов. Такие вожди в скандинавских сагах называются конингами, или викингами. Оба этих термина перешли и в наш язык, получив славяно-русские формы князя и витязя. Эти слова есть и у других славян, которые заимствовали их у германских племен Средней Европы; в наш язык они перешли от более близких к нам в древности скандинавов, северных германцев.
Превращение варягов из союзников во властителей при благоприятных обстоятельствах совершалось довольно просто. Известен рассказ Начальной летописи о том, как Владимир, одолев киевского брата своего Ярополка в 980 г., утвердился в Киеве с помощью призванных из-за моря варягов. Заморские его соратники, почувствовав свою силу в занятом ими городе, сказали своему наемщику: «Князь, ведь город-то наш, мы его взяли; так мы хотим брать с горожан окуп — контрибуцию — по две гривны с человека». Владимир только хитростью сбыл с рук этих назойливых наемников, выпроводив их в Царьград. Так иные вооруженные города со своими областями при известных обстоятельствах попадали в руки заморских пришельцев и превращались во владения варяжских конингов.
Таких варяжских княжеств мы встречаем на Руси несколько в IX и X вв. Так являются во второй половине IX в. на севере княжества Рюрика в Новгороде, Синеусово на Белом озере, Труворово в Изборске, Аскольдово в Киеве. В X в. становятся известны два других княжества такого же происхождения, Рогволодово в Полоцке и Турово в Турове на Припяти. Наша древняя летопись не помнит времени возникновения двух последних княжеств; самое существование их отмечено в ней лишь мимоходом, кстати. Отсюда можно заключать, что такие княжества появлялись и в других местах Руси, но исчезали бесследно. Подобное явление совершалось в то время и среди славян южнобалтийского побережья, куда также проникали варяги из Скандинавии.
Стороннему наблюдателю такие варяжские княжества представлялись делом настоящего завоевания, хотя основатели их, варяги, являлись обыкновенно без завоевательной цели, искали добычи, а не мест для поселения. Еврей Ибрагим, человек бывалый в Германии, хорошо знакомый с делами Средней и Восточной Европы, записка которого сохранилась в сочинении арабского писателя XI в. Аль-Бекри, около половины X в. писал, что «племена севера (в числе их и Русь) завладели некоторыми из славян и до сей поры живут среди них, даже усвоили их язык, смешавшись с ними». Это наблюдение, очевидно, прямо схвачено со славяно-варяжских княжеств, возникавших в то время по берегам Балтийского моря и по речным путям на Руси.
Сказание о призвании князей. Появлением этих варяжских княжеств вполне объясняется и занесенное в нашу Повесть о начале Руси сказание о призвании князей из-за моря. По этому сказанию, еще до Рюрика варяги как-то водворились среди новгородцев и соседних с ними племен славянских и финских, кривичей, чуди, мери, веси, и брали с них дань. Потом данники отказались ее платить и прогнали варягов назад за море. Оставшись без пришлых властителей, туземцы перессорились между собою; не было между ними правды, один род восстал на другой и пошли между ними усобицы. Утомленные этими ссорами, туземцы собрались и сказали: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил нас по праву». Порешив так, они отправили послов за море к знакомым варягам, к Руси, приглашая желающих из них прийти владеть пространной и обильной, но лишенной наряда землей. Три родных брата откликнулись на зов и пришли «с роды своими», т. е. с дружинами земляков.
Если снять несколько идиллический покров, которым подернуто это сказание, то пред нами откроется очень простое, даже грубоватое явление, не раз повторявшееся у нас в те века. По разным редакциям начального летописного свода рассеяны черты предания, позволяющие восстановить дело в его действительном виде. Собрав их, узнаем, что пришельцы призваны были не для одного внутреннего наряда, т. е. устройства управления. Предание говорит, что князья-братья, как только уселись на своих местах, начали «города рубить и воевать всюду». Если призванные принялись прежде всего за стройку пограничных укреплений и всестороннюю войну, значит, они призваны были оборонять туземцев от каких-то внешних врагов, как защитники населения и охранители границ. Далее, князья-братья, по-видимому, не совсем охотно, не тотчас, а с раздумьем приняли предложение славяно-финских послов, «едва избрашась», как записано в одном из летописных сводов, боясь звериного их обычая и нрава. С этим согласно и уцелевшее известие, что Рюрик не прямо уселся в Новгороде, но сперва предпочел остановиться вдали от него, при самом входе в страну, в городе Ладоге, как будто с расчетом быть поближе к родине, куда можно было бы укрыться в случае нужды. В Ладоге же он поспешил «срубить город», построить крепость тоже на всякий случай, для защиты туземцев от земляков-пиратов или же для своей защиты от самих туземцев, если бы не удалось с ними поладить. Водворившись в Новгороде, Рюрик скоро возбудил против себя недовольство в туземцах: в том же летописном своде записано, что через два года по призвании новгородцы «оскорбились, говоря: быть нам рабами и много зла потерпеть от Рюрика и земляков его». Составился даже какой-то заговор: Рюрик убил вождя крамолы, «храброго Вадима», и перебил многих новгородцев, его соумышленников. Через несколько лет еще множество новгородских мужей бежало от Рюрика в Киев к Аскольду.
Все эти черты говорят не о благодушном приглашении чужаков властвовать над безнарядными туземцами, а скорее о военном найме. Очевидно, заморские князья с дружиною призваны были новгородцами и союзными с ними племенами для защиты страны от каких-то внешних врагов и получали определенный корм за свои сторожевые услуги. Но наемные охранители, по-видимому, желали кормиться слишком сытно. Тогда поднялся ропот среди плательщиков корма, подавленный вооруженной рукою. Почувствовав свою силу, наемники превратились во властителей, а свое наемное жалованье превратили в обязательную дань с возвышением оклада. Вот простой прозаический факт, по-видимому, скрывающийся в поэтической легенде о призвании князей: область вольного Новгорода стала варяжским княжеством.