Стены эти чинили довольно редко — проще было сделать заново. Тем более что русские люди привыкали к тому, что вроде бы особенно никто не нападает в наших лесах, и поэтому стены, которые были выстроены в XI–XII веках, к XIII веку ветшали довольно сильно — от дождей, морозов, снегов. Когда {стр. 19} какой-нибудь князь воевал с другим князем, то город осаждали редко — ограничивались схватками в поле. Горожанам не хотелось проливать свою кровь в защиту очередного князя, который, может быть, сегодня есть, а завтра его нет, поэтому стены не очень берегли. А когда пришли татары, то ремонтировать стены оказалось поздно.
Хорошая стена была дубовой. Так, Иван Калита поставил дубовую крепость. Каменные стены и постройки были большой редкостью. Когда говорят, что мы деревянная страна, а Европа каменная, не забывайте, что у нас много леса и мало камня, а в Европе наоборот. В Европе также нет сильных морозов, а у нас в каменных зданиях зимой неуютно.
Это был внешний вид города. Кто же там жил, кроме ремесленников, купцов и обывателей, что еще было в городе, о чем мы не сказали и о чем надо сказать?
О духовенстве и о монастырях. И здесь надо четко представлять, что в домонгольский период практически все монастыри Русской Православной Церкви были в городах. А вот после нашествия монголов, с конца XIII века, как правило, монастыри возникают на неосвоенных землях. В городах они в лучшем случае восстанавливаются.
Существуют подсчеты, которыми мы можем воспользоваться, определяя количество монастырей в городах. Подсчеты эти основаны на летописных данных и сводятся к следующему (эти подсчеты сделаны Е. Е. Голубинским в его «Истории церкви») [12]. В Новгороде и в Киеве было по 17 монастырей — немалая цифра. Во Владимире-Залесском — 6, в Смоленске — 5, в Галиче — 5, в Чернигове 3, в Полоцке — 3, в Ростове — 3. В таких городах, как Владимир-Волынский, Переславль-Залесский, Суздаль, Муром, Псков, Нижний-Новгород, Ярославль и Тмутаракань — по одному. Сразу виден масштаб этих городов. Совершенно очевидно, что Смоленск со своими пятью монастырями не мог равняться с Киевом, где их было в три раза больше, или с Новгородом. Сколько жило насельников в монастырях, сказать очень трудно: от нескольких человек до нескольких десятков человек. В одном городе могли быть огромные монастыри и очень маленькие, не говоря уже о том, что количество насельников было непостоянным. Но кроме монастырей, были и церкви. В Киеве некоторые западные историки насчитывают несколько сот церквей. Учитывая мнение, что перед нашествием монголов Киев был городом со 100-тысячным населением, пожалуй, можно предположить, что церквей было много. Каменных мало, а деревянных очень много.
Как возникали церкви? По инициативе князя, на деньги бояр, в память о каких-то событиях. На деньги, которые собирали ремесленники или купцы. Церковные средства складывались, как всегда, из пожертвований, из вкладов на помин души, помимо десятин, которые устанавливали князья. Некоторые монастыри играли совершенно особую роль в жизни страны. Достаточно вспомнить Киево-Печерский монастырь — 15 епископов вышли из этого монастыря в домонгольский период. Юрьев монастырь в Новгороде был рассадником письменности. Но, впрочем, это можно сказать о всех монастырях, потому что духовенство обязано было быть грамотным. И летописание чаще всего велось в монастырях, там же переписывались книги, а писцы как светские ремесленники встречались в то время довольно редко.
Теперь коротко — о проблеме самоуправления города. Естественно, город княжеский, центр княжества, стольный город, как тогда говорили, управлялся иначе, чем город, где князя не было. Очевидно, что управление таким гигантом, как Киев или Новгород, было иным, чем каким-нибудь маленьким городком в провинции. Но тем не менее были и общие черты. И мы видим, что города делятся на те, где превалирует княжеская власть, и те, где существует вечевая традиция.
Не следует думать, что князь правил без вече или что вече существовало без князя. Но, скажем, в Новгороде не было княжеской династии, и там сильнее были традиции вече. В Киеве, наоборот, князья не переводились, и поэтому вече играло все меньшую и меньшую роль.
У нас вече порой представляют как митинг, где все кричат и победу одерживает та сторона, которая перекричала другую. Честно говоря, вполне возможно, что некоторые вечевые собрания нечто подобное собой представляли. Иногда в Новгороде победившая сторона купала противоположную сторону в Волхове, сбрасывая с моста в реку политических оппонентов. Иногда накал страстей был настолько сильным, что духовенство во главе с епископом шло крестным ходом, чтобы развести политических противников в разные стороны. Но когда говорят, что в вече, скажем, участвовало население всего города, — это, конечно, большое преувеличение. Ярославово дворище, где собиралось вече Новгорода, совершенно очевидно не могло вместить населения этого города. Значит, в вече участвовали какие-то представители «концов» — частей города. И уж во всяком случае вряд ли там были женщины и дети, да и старики вряд ли ходили на вече.
Поскольку политическая борьба была очевидной, то там имели место, несомненно, какие-то политические группировки, была какая-то агитация, подготовка каких-то решений. И, наконец, было самоуправление в лице князя, посадника, тысяцкого и епископа (например, в Новгороде мы видим классический образец такого самоуправляющегося города), у которых были совершенно четко очерченные права и обязанности. Князя приглашали в качестве третейского независимого судьи, оговаривая его деятельность специальными условиями, которые он не имел права нарушить. Оговаривалось все, начиная от его доходов и кончая вопросами, которые он имеет право судить. Он обязан был со своей дружиной защищать Новгород от внешних врагов и не имел права, скажем, покупать в частное владение новгородские земли. {стр. 20} Любое нарушение оговоренных условий влекло за собой автоматическое изъятие князя из города. Посадник был главой администрации и также ведал городским управлением. Тысяцкий командовал ополчением и вершил суд. Достаточно большую роль играл, конечно, епископ как духовный владыка города, как высший церковный авторитет.
В том или ином варианте такая структура имелась везде. Даже там, где князья имели династии, они все равно вынуждены были считаться с вечем. Скажем, в том же Киеве были вечевые сходки: например, Владимир Мономах так был приглашен в Киев, и вече потом отстаивало права его сыновей и не пускало других претендентов в город. С другой стороны, князю, который, естественно, всегда стремился к единовластию, вече являлось определенной оппозицией. Если рассматривать политическую историю Владимира-на-Клязьме, то мы узнаем, что владимирские князья в XII веке практически вечевые порядки искореняли. Со всей определенностью можно сказать, что, скажем, самоуправление Новгорода мало чем отличалось от самоуправления итальянских городов (севера Италии). Это был вполне типичный, традиционный орган самоуправления города.
Конечно, сразу возникала местная аристократия, потому что часто должность тысяцкого переходила от отца к сыну (кстати, это было и в Москве в течение XIV века), точно так же выделялись фамилии, из которых обычно выбирались посадники. Что касается взаимоотношений с князьями, то в Новгороде они были всегда сложными. Достаточно вспомнить хорошо известную историю Александра Невского, которого новгородцы и любили и ненавидели одновременно. Любили за то, что он защищал город, но когда опасность проходила и князь накладывал свою очень тяжелую руку на новгородские вольности, то они просили его уйти восвояси. Князь уходил — куда деваться? И потом новгородцы валялись в ногах, умоляли его вернуться и спасти их в очередной раз. Это история очень типичная для Новгорода.
Город пополнялся за счет естественного прироста населения и вместе с тем потому, что он давал приют беглым, холопам, которые ушли от своих хозяев. Холопство в городе тоже было, но оно носило совершенно иной характер, чем холопство на селе. Город с его более жесткой структурой, лучше организованный, лучше управляемый, с более разработанной законодательной базой, представлял собой, естественно, определенную оппозицию сельской местности, и, естественно, те, кто бежали из вотчины, могли бежать только в города.