Не нужно думать, что как только в 1721 году регламент был опубликован, так сразу же все изменилось к лучшему. Должно было смениться несколько поколений и иерархов, и пастырей, прежде чем желание народа учиться стало более или менее нормой.
Изучая историю духовного образования XIX века, мы увидим, что это был поразительный период в истории России. Конечно, не стоит думать, что все было идеально. Если четыре академии действительно были учебными заведениями высочайшего уровня и в них работали великие русские ученые — филологи, историки и богословы, чьи труды не потеряли своего значения и по сей день, то в семинариях бывало разное. В некоторые семинариях был низкий уровень преподавания, там процветало и начетничество, и схоластика. Недаром Достоевский однажды пророчески сказал, что он знает, кто главный враг России: семинарист. Сталин, как известно — недоучившийся семинарист; Микоян тоже пытался там учиться. Чернышевский и Добролюбов прямо вышли с семинарской скамьи.
С другой стороны, семинаристом был Ключевский. Отец Соловьева был законоучителем в Коммерческом училище на Остоженке. Таким образом, духовная среда после того, как она прошла обработку в академиях и семинариях, стала давать совершенно иной тип людей. Вся русская медицина и светская наука была сделана в основном детьми священников. Поэтому, оценивая Духовный регламент, духовную реформу в этом смысле, вряд ли можно найти здесь что-либо плохое. Наоборот: мы видим удивительные последствия этой реформы. Поэтому реформу Петра надо попытаться понять во всей ее противоречивости.
Совершенно очевидно, что присяга, которую должны были давать члены Духовной коллегии, а потом Синода, — это нечто совершенно неприемлемое. С другой стороны, Петр совершенно откровенно говорил о том, что Коллегия и Сенат — это хоть какая-то соборность. Соборы на Руси можно все пересчитать по пальцам одной руки, и собирались они отнюдь не регулярно. Таким образом, каноничность церковной жизни до этого периода не совсем очевидна.
Лучше всего читать об этом Карташева, но это вовсе не означает, что вы должны соглашаться с его оценкой синодального периода.
Думаю, что если брать широко эту проблему, то мы должны отнестись к синодальному периоду именно как к периоду русской истории, связать его с предшествующим временем, оценить его результаты.
Феофан готовил Регламент не один: тот текст, который я читал, весь проработан с пером в руке Петром Великим. Было ли в этом что-то протестантское? Если иметь в виду управление Церковью — безусловно. Все эти Коллегии, естественно, протестантские явления. Если же иметь в виду систему образования, то это просто хорошее образование. При этом были учтены недостатки иезуитских коллегий, схоластических традиций той же Киево-Могилянской школы.
Что было следствием реформы образования? Иногда говорят, что Славяно-Греко-Латинская Академия послужила как бы родоначальницей двух учебных заведений — Духовной Академии и Московского университета. Университет отчасти создавался при помощи М. В. Ломоносова — выпускника Славяно-Греко-Латинской Академии. Помогал ему граф Шувалов, который был сам очень образованным человеком и который взял на себя нелегкий труд продвижения всех бумаг по инстанциям: надо было докладывать императрице, а та, как известно, читать серьезные бумаги не любила. Шувалов и был первым куратором университета, и то, что его имя не часто вспоминают, говоря о создании университета, чрезвычайно несправедливо. Ломоносов действительно писал все проекты, разрабатывал планы, делал все, что от него зависело, но он не мог бы, что называется, протолкнуть эту идею, если бы не Шувалов.
Духовная Академия — это заслуга Петра Великого и отчасти Феофана Прокоповича. Другое дело, что выпускники Славяно-Греко-Латинской Академии оказались и в Духовной Академии — это вполне естественно. Я уже говорил, что ученики Славяно-Греко-Латинской Академии были нужны абсолютно везде, потому что образованных людей было недостаточно. Знаменитая попытка Петра провести мгновенный ликбез в нашей стране, хотя бы в дворянской среде, — все эти навигацкие и цифирные школы, обязанность научиться грамоте до 15 лет, посылка 50 стольников на обучение в Европу, — все это не могло сразу изменить ситуацию. Поэтому именно Славяно-Греко-Латинская Академия заполняла все бреши, которые возникали, или, вернее, пыталась заполнять, сама того, может быть, и не желая. Ректоры регулярно жаловались в Синод, что всех толковых учеников забирают на государственную службу, а в богословии никого не остается — три-четыре человека сидят в классах.
Лекция 5
Сегодня пойдет речь о периоде, который принято называть эпохой дворцовых переворотов. В обычном учебнике дается достаточно точная характеристика этого периода: время, когда вследствие {20} заговоров одни властители России сменяли других; главной силой, главным двигателем этих фигур была российская гвардия.
1. Основные особенности периода
Основанием происходящего был закон о престолонаследии, который Петр подписал 5 февраля 1722 года. Закон этот гласил: каждый монарх имеет право распорядиться относительно своего преемника, т. е. фактически завещать престол тому, кому он сочтет нужным. Странный закон. На Руси престол традиционно переходил от отца к сыну, а если монарх был бездетным, то к его брату. Это была, если хотите, неписаная традиция, которую Петр нарушил. Почему?
Единственным объяснением (и об этом писал Ключевский) является следующее: Петр, боясь, что его дело будет развалено уже не сыном, который был казнен, а внуком, решил этим законом создать юридическую базу для устранения людей, которые могли разрушить то, что он пестовал всю жизнь, на что он положил жизнь собственную и не жалел жизней чужих: российскую государственность. Бесспорно, им руководили, как ему казалось, благие и дальновидные намерения. Но получилось все абсолютно наоборот, и эта история лишний раз является иллюстрацией знаменитого выражения: человек предполагает, а Бог располагает.
Итак, закон о престолонаследии был издан 5 февраля 1722 года. Петр умер в январе 1725 года и не успел, по иронии судьбы, оставить распоряжение о том, кому все передать. Последними его словами якобы были слова: «Отдайте все…», а кому — сказать он не успел. Так оно было или это присочинили — не в этом дело. Короче говоря, он не оставил никакого распоряжения, следовательно, его собственный указ не был реализован. Возник весьма любопытный прецедент — и юридический и государственный, возникла коллизия, которую необходимо было разрешить. Страна была монархией, империей, власть была самодержавной, а теперь оказалось, что во главе ее никого нет. Что делать?
Единственной силой, которая могла что-то решить, оставался Сенат — тот самый Сенат, который и должен был управлять государством в случае отлучки государя. Петровский Сенат представлял собой собрание людей, бесспорно, очень способных. Петр, как известно, знатность считал в зависимости от годности. Но часто так бывает, что способности не идут рука об руку с нравственными достоинствами, а власть развращает людей. Трудно было предполагать, что Меншиков в такой ситуации способен думать о чем бы то ни было, кроме собственной выгоды. Все остальные в этом ничуть от него не отличались. Налицо оказалось столкновение представителей двух русских аристократий — старой, боярской, и новой, которая еще недавно ваксила сапоги, торговала блинами и т. д. Меншиков, Ягужинский, Остерман и ряд других, менее знаменитых, прекрасно понимали, что если к власти придет старая аристократия и возобладает старая традиция наследования власти, то им придется чрезвычайно солоно. Поэтому они начали действовать как люди, способные абсолютно на все.