Тогда и состоялись эти знаменитые пункты, или, как их называли, кондиции, которые весьма любопытны. Бумага была составлена так, будто написана от лица самой Анны Иоанновны: она обещает по принятии русской короны во всю свою жизнь ни в брак не вступать, ни преемника по себе не назначать, а также править вместе с верховным тайным советом в восьми персонах и без его согласия войны не начинать, мира не заключать, подданных новыми податями не отягощать, в чины выше полковника не жаловать и к знатным делам никого не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением верховного тайного совета. А кроме того, у шляхетства (то есть у дворян) жизни, имения и чести без суда не отнимать, вотчин и деревень не жаловать, в придворные чины ни русских, ни иноземцев без Верховного тайного совета не производить и государственные доходы в расход не употреблять без согласия совета. «А буде чего по сему обещанию не исполню или не додержу, то лишена буду короны российской [13]». Такая бумага посылается в Митаву, и Анна, казалось бы, стоит перед выбором: какая-то там Курляндия — и Россия. Выбирать нечего, все ясно. Она соглашается, и уверенность ее в том, что она поступает правильно, подкрепляется вот чем. Ягужинский (петровский генерал-прокурор Сената) был обижен, что его не пригласили в Верховный тайный совет, и, с одной стороны он яростно поддерживает эти амбиции, громогласно заявляя, что надо все это сделать и что все это очень хорошо. С другой стороны, он посылает своего человека в Митаву с письмом, где абсолютно откровенно пишет: ваше величество, вы не думайте, все это затеяли несколько человек, а гвардия и дворянство не желают ограничения монархии, ограничения самодержавия, они хотят, чтобы ты, матушка императрица, правила самодержавно.
4. Переворот 1730 г.
Поскольку Анна успела получить депешу Ягужинского вовремя, то она легко согласилась. Потребовав 10 тысяч на подъем, она приехала в Москву и воцарилась. Правда, она тут же в каких-то мелочах нарушила обещанные кондиции, но дальше ей поднесли проекты дворянства об устройстве самых разных проблем, и она очень быстро сообразила, что дворяне действительно не желают никакого ограничения самодержавия. Объяснялось это не любовью к Анне Иоанновне, которую никто не знал, а большой неприязнью к Голицыным и остальным «верховникам».
Дворянство полагало, что из двух зол выберет меньшее, и откровенно говорило, что лучше один самодержавный монарх, чем восемь. Анна быстро все сообразила и разыграла комедию, что вот-де она согласилась, думая, что это воля всего народа, а оказывается, это не так… А дальше она сказала знаменитую фразу, обращаясь к Долгорукому: «Ты обманул меня, Василий Лукич». Взяла эти кондиции и разорвала. В таком виде они и хранятся до сих пор в архиве древних актов. А дальше она, естественно, стала самодержавной царицей. Поэтому ей присягали дважды: один раз на условиях Тайного совета, а другой раз — без всяких условий.
Итак, Анна Иоанновна стала российской императрицей и была ею до 1740 года. Это десятилетнее царствование наши предки вспоминают как десятилетний кошмар. Во-первых, планомерно вытеснялись русские люди со всех сколько-нибудь серьезных постов и заменялись немцами, курляндцами, которых она привезла с собой. Дело не в родовитости и даже не в человеческих качествах. Россией стали править немцы. Во главе всего стоял ее фаворит Бирон (на самом деле Бирон — с ударением на «и»; с ударением на «о» его стали называть с тех пор, как ему сварганили фальшивую генеалогию, в соответствии с которой он стал потомком какого-то древнего французского рода. На самом деле он был кучером). Он был возлюбленным Анны Иоанновны и фактически управлял страной, естественно, в интересах собственной личности, потому что стремился только к одному — к обогащению своей персоны. Были и другие немцы — два брата Левенвольды (один гофмаршал, другой — командир вновь созданного гвардейского Измайловского полка) и т. д., и т. д. Внешней политикой управляла сама Анна при помощи Остермана.
Долгорукие расплатились за свою «затейку», как ее стали называть, своими жизнями. Некоторые из них были казнены, остальные сосланы. То же самое произошло и с Голицыными.
А дальше обнаружилось, что казна пуста, и надо ее наполнить, чтобы жить, как подобает. Расходы двора в это время возросли во много раз, а денег не было. Поэтому стали взыскивать недоимки, т. е. недоданные подати. Если крестьянин не мог уплатить недоимку, то ее взыскивали с помещика. Если тот не мог уплатить, то взыскивали с местной власти и т. д. Была введена своеобразная круговая порука. В тюрьмы сажали мужиков, помещиков, а администраторов наказывали, конфисковывали их имущество. Гвардейцы стали выходить с карательными экспедициями из Петербурга в те губернии, где с недоимками было плохо. Начались голодные годы, начались моры и безобразия, а ропот был прекращен при помощи тайной канцелярии: система доносов в это время расцвела. И поскольку каждый мог заявить на кого угодно (формула для этого была известна: «Слово и дело государево»), то это зло и распространилось. Причем доносители имели и материальную заинтересованность — им полагалось что-то получить от доли имущества тех, кто попадал в тайную канцелярию.
Это продолжалось 10 лет: обнищание страны, бесовская пляска вокруг престола. А сама Анна Иоанновна, «добрая женщина», услаждала себя дикими сценами, любила карлиц и карликов, устраивала языческие празднества (история с Ледяным домом — не выдумка), а одним из любимых ее занятий был довольно своеобразный способ стричь ногти на ногах: у нее была любимая карлица, которая эта ногти обгрызала, что доставляло императрице большое удовольствие.
{22}
Она умерла осенью 1740 года и перед смертью, недолго думая завещала регентство (управление страной) Бирону. Назначить императором его она все-таки не смогла. Но кого-то надо было назначить — и она вспомнила, что у нее есть племянница, а у той сын. Племянницей ее была Анна Леопольдовна — дочь Екатерины Мекленбургской. Она была замужем за герцогом Брауншвейгским. У этой Анны Леопольдовны был сын Иван в возрасте нескольких месяцев от ее брака с Антоном Ульрихом Брауншвейгским. В пользу своего внучатого племянника Анна Иоанновна и распорядилась.
Поскольку Иван Антонович править никак не мог, то регентом стал Бирон. Но Анны Иоанновны не было, а Бирона не любили, и бравый фельдмаршал Миних, тоже немец, но боевой генерал, сапер по образованию, военный инженер, очень быстро произвел переворот. Бирона солдаты схватили и отправили в Сибирь, а регентом при своем сыне стала Анна Леопольдовна. Правда, от этого ничего не изменилось: немцы по-прежнему творили все то, что творилось и до этого. Ключевский так и пишет, что Анна Леопольдовна была «принцесса совсем дикая». Если Анна Иоанновна не отличалась деликатностью обхождения, то что было дальше, трудно себе вообразить. Тут уже русское национальное чувство, что называется, дошло до точки кипения. Стало понятно, что хватит курляндских, мекленбургских, брауншвейгских, хватит биронов, минихов и т. д.