Сам пролетариат в это время проходил очень большую школу, и частью этой школы, — к сожалению, как-то до сих пор мало обращавшей на себя внимание историков, — была Иваново-вознесенская забастовка лета 1905 г. Она началась в мае и кончилась в июле. Тянулась она очень долго и, как вы знаете, была очень упорной. Сейчас мне приходится в книгах, которые издаются нашими молодыми историками, встречать почти пренебрежительные отзывы об этой забастовке. Говорят, — ну что такое, текстили боролись за увеличение заработной платы, экономическая стачка, — и даже отказывают во всяком революционном значении этой забастовке. Товарищи, она имела колоссальное революционное значение. Прежде всего, это была первая крупная, я бы сказал, огромная, 30 000 человек охватившая забастовка в Московском промышленном районе. В Московском промышленном районе даже после 9-го января бастовали неважно, гораздо хуже, чем в Варшаве, в Риге, или на юге, на Украине, — там бастовали гораздо дружнее, а Иваново-вознесенская забастовка — это первый удар грома на ясном небе московского капитализма. Впервые московские буржуа, не в смысле города московские, а московские в смысле области, почувствовали на себе, что приближается революция. Чрезвычайно характерно, что, когда началась эта забастовка, рабочие боялись брать социал-демократические прокламации и шарахались при возгласе: «Долой самодержавие!» А когда забастовка кончилась, на последнем собрании они сами кричали: «Долой самодержавие!» Эта политическая школа, которую они прошли, для нас необыкновенно ценна, и она показывает, как нелепо ставить какую-то непроницаемую переборку между экономической и политической забастовками. Нет тут непроницаемой переборки, диалектически одно переходит в другое. Ленин всегда это подчеркивал о 1905 г. И вовсе не так важно, выставляет ли та или другая забастовка сразу политические лозунги. И полиция это по-своему понимала. Она всякие действия скопом и заговором преследовала одинаково, ставило ли это движение экономические или политические цели. Полиция прекрасно понимала, что дело не в этом, что экопомическая забастовка, упершись в полицию и в штыки войск, перейдет в политическую, неизбежно примет революционный характер. Как раз иваново-вознесенская забастовка является в этом отношении очень характерной. Недаром из нее вышел первый совет рабочих депутатов — прошу извинения у несогласных, — первый настоящий совет рабочих депутатов.
Вот эта школа и подвела рабочий класс к той идее, которая реализовалась в октябре 1905 г., к идее всеобщей забастовки. Конечно рабочий класс подходил к этому не стихийно, — именно на основе настроения, созданного иваново-вознесенской забастовкой, наша партия, Московский комитет, в июле месяце начинает призывать ко всеобщей забастовке, пока на первое время — без успеха. Но чрезвычайно характерно, что второй съезд железнодорожников, собравшйся 24 июля и состоявший, главным образом, из представителей служащих, т. е. мелкой буржуазии (из 16 дорог, на нем представленных, только на 6 господствовали социал-демократы, т. е. господствовали рабочие, а остальные 10 были в руках эсеров, освобожденцев и т. д.), принял единогласное постановление о подготовке всеобщей железнодорожной забастовки — железнодорожной, но всеобщей и с политическими лозунгами.
Этим я вношу поправку опять в свои собственные слова. Я назвал однажды октябрьскую забастовку стихийной. Она была конечно в известном смысле стихийной, и не совсем правы те товарищи, которые, пытаясь меня поправить, переводят ее из стихийной в случайную. Так один товарищ, тогдашний член Петербургского совета рабочих депутатов, в своих воспоминаниях говорит: некоторые «историки» (в кавычках) называют эту забастовку стихийной, — ничего тут стихийного не было, если не считать, что для нашего партийного комитета забастовка имела совершенно неожиданный характер. Ну, я уже тогда не знаю, что называют стихийной забастовкой, если это так. И дело, — говорит, — вовсе не в стихийности, а дело в том, что заводские ребятки, теперешние пионеры, наслушавшись о забастовке, дали свисток к остановке фабрики, а после этого комитет взял дело в свои руки. Ну, если комитет партии после ребяток взял дело в свои руки, то дело с комитетом обстоит плохо. Конечно, верно, что идея всеобщей забастовки существовала раньше, что всеобщая стачка пропагандировалась, и эта пропаганда несомненнейшим образом дала свои всходы, свои плоды в октябрьской забастовке.
На железнодорожниках мы можем проследить это весьма последовательно. Они после этого своего постановления на съезде 24 июля все время не расставались с идеей подготовки всеобщей стачки. Отдельные линии выступают в августе, другие в сентябре, весь союз выпускает этот лозунг 4 октября, и только благодаря тому, что в большинстве, как я сказал, были эсеры, у них ничего не вышло, потому что у эсеров связей было мало. Тогда за дело взялись социал-демократы, и с их помощью всеобщая железнодорожная забастовка стала реальностью. Забастовала сначала Казанская дорога, потом другие, причем чрезвычайно характерно, что начали бастовать мастерские, т. е. кто? Рабочие-металлисты железнодорожных мастерских, — наиболее боевой отряд рабочих-металлистов, какой существовал вообще в те времена. Они были первыми, так сказать, зажигателями, начиная с конца 90-х годов, они первые выдвинули лозунг 8-часового рабочего дня. Во всех забастовках, например в грандиозной Ростовской стачке, в ноябре 1902 г., вы видите их на первом месте. Так что начали, в сущности говоря, рабочие-металлисты, ибо — я не знаю, — чем собственно отличаются рабочие-металлисты железнодорожники от металлистов вообще: может быть мои технические сведения недостаточные но мне кажется, что это — рабочие-металлисты. Они забастовали первыми на Курской, Брестской, как называлась тогда эта дорога, затем забастовали машинисты Казанской дороги, затем стали все дороги. Если хотите, товарищи, это конечно было для нас такой же неожиданностью, как свисток на Путиловском заводе, о котором рассказывает упомянутый товарищ. Я помню, как мы строили наш план выступлений на осень 1905 г. Собрания нашей лекторско-литераторской группы происходили у меня на квартире в начале сентября. Я хорошо помню, как мы собирались использовать университетскую автономию для того, чтобы организовать митинги в высших учебных заведениях. Это было раньше забастовочного движения. Значит, что будет натиск на самодержавие — это мы знали, это не было новостью, но что этот натиск облечется в форму именно всеобщей забастовки — этого мы не знали, и это я опять могу иллюстрировать примером из моих собственных воспоминаний.