Последним уделом был Углицкий. Сделавшись единодержавным государем великого государства, московский князь почувствовал себя более важной персоной и стал смотреть на себя иными глазами, чем прежде. Это возвышение самосознания сказалось в изменении всей обстановки, придворного быта и в новом титуле. Князь отстроил заново свою столицу, обнес каменной стеной и башнями свою резиденцию — Кремль, построил каменные палаты для приемов и для жилья, развелся со своей прежней супругой и женился на знатной византийской принцессе, завел роскошь при дворе, а в сношениях с другими государями стал называть себя царем, что тогда было равносильно титулу цесаря, кесаря, императора, в смысле независимого властителя. Осмыслить свое новое положение князю помогла тогдашняя церковная интеллигенция, которая внушала князю взгляд на себя как на единого защитника от внешних и внутренних врагов, как на правителя.
Превращение вотчинника в государя всея Руси, в царя всего православного мира вело к изменению отношений князя к обществу, к уничтожению последних пережитков феодальной эпохи, в частности к уничтожению господства договорных отношений с обществом, которые нашли себе наиболее яркое выражение в праве вольного отъезда бояр и слуг. Право отъезда было выгодно до поры московским князьям, потому что отъезд совершался к ним, а не от них, однако вместе с тем они были заинтересованы в том, чтобы удержать военных слуг за собой; поэтому, оговаривая по-прежнему в своих договорных грамотах «а боярам и слугам межи нас вольным воля», московские князья принимали меры, направленные к тому, чтобы не пускать от себя бояр, брали с них записи о не отъезде и притом с крепким денежным поручительством за их верность от приятелей и родных. Таким образом, например, в 1474 году была взята запись с князя Даниила Дмитриевича Холмского, причем за него поручилось 8 бояр, всего на сумму 8 тысяч рублей. Такие же укрепленные грамоты брались с отдельных лиц и позже, при Василии III и при царе Иване Васильевиче Грозном, причем вошло в обычай брать поручителей даже за тех, кто ручался, то есть поручителей за поручителей.
Не довольствуясь этим, московское правительство старалось положить-конец переходу и некоторыми общими распоряжениями, и своими договорами с удельными князьями: так, уже великий князь Семен Иванович, сын Калиты, обязал своих братьев не принимать к себе на службу боярина Алексея Петровича и заставил их признать, что волен в нем великий князь и в его жене и в его детях, а Иван III в своем завещании обусловил: «Боярам и детям боярским Ярославским со своими вотчинами и куплями от сына моего Василия не отъехати никуды, а кто отъедет — земли его моему сыну». Так исподволь уничтожалось право вольного отъезда бояр и слуг к своим удельным князьям, так что отъезд мог совершиться лишь в чужое государство, а такой отъезд раньше трактовался как измена. Прежние вольные слуги стали, таким образом, невольными, а невольными слугами по тому времени были холопы. Удельные князья и бояре это сознали и сами стали называть себя холопами и, обращаясь к великому князю, писали о себе: «холоп твой Петрушка князишка челом бьет тебе». Понятие государя стало, таким образом, соотносительно с понятием землевладельца и рабовладельца. Со всех вотчин стала обязательной служба, и сами вотчины стали средством содержания служилых людей. «А городняя осада, кто где живет, тому туто и сесть», — встречаем в княжеских договорах, значит, нельзя было жить у одного князя, а служить у другого. Мало-помалу московский князь стал искоренять и другие пережитки феодального строя — политические права удельных князей, которые стали его слугами, но в своих вотчинах все еще оставались государями: судили, рядили, собирали подати, имели своих бояр и слуг. Московские Князья под разными предлогами начали отбирать вотчины, а владельцев сажать в других местах, но уже без княжеских прав.
Изменилось и отношение московского князя к боярам, своим ближайшим сотрудникам. В удельное время бояре имели большое значение, были сотрудниками и советниками князя, с мнением, которых князь должен был считаться, и которые, будучи свободны, не сойдясь с князем, не поладив с ним, могли во всякое время отъехать от него на сторону. Теперь князь стал смотреть на бояр как на исполнителей своей воли и налагать опалы и наказания на тех, которые начинали противоречить ему, «высокоумничали», как тогда говорили, то есть шли наперекор князю в своих мнениях и действиях. Таких, впрочем, было мало. Барон Сигизмунд Герберштейн, который посетил Москву во второй четверти XVI века, говорит, что московский государь властью своей превосходит всех монархов Европы, перед всесильным московским великим князем склонялись все головы, смолкали все голоса.
Московский государь, как мы видим, становится самодержавным не только по отношению к другим государям, но и по отношению к подданным. Исчезают вольности и свободы. Московский государь превращается в абсолютного национального монарха. Общественная среда благоприятствовала развитию монархического абсолютизма. Удельная эпоха разбила общество на множество мелких мирков, которые при подвижности населения лишены были внутренней стойкости, — это были отдельные сгустки населения, которые легко рассыпались. Над этими малоустойчивыми мирками московскому властителю легко было утверждать свою власть. Не было солидарных и сильных общественных классов, которые поставили бы предел развитию монархического абсолютизма. У бояр и удельных князей и были шансы сгруппироваться против московского государя: в их руках были военные и финансовые средства и крепостные слуги, но дело в том, что этот общественный класс еще не успел сплотиться и достигнуть солидарности. После постигшего их житейского крушения удельные князья чувствовали себя в Москве чужими и начали соперничать, конкурировать друг с другом, начали стремиться поправить свои семейные дела, опасаться, как бы их не затерли; между ними вошло в обычай местничество, обычай считаться местами по службе и родовитостью. Это не только не сплачивало их, а, наоборот, разъединяло. Обстановка этих исторических споров и дрязг делала князей неспособными к общественному делу, к дружной деятельности в одном направлении. Что касается самого московского властителя, то он осторожно обращался с опальным общественным классом: до поры великий князь московский вел политику, которая не затрагивала интересов класса в целом и не возбуждала к дружному противодействию. Первый московский самодержец распространял на отдельных лиц лишение политических прав, имущества и жизни, но не трогал целого класса, поэтому возмущались отдельные лица, а не целый правительственный класс. Боярство проявило политические стремления в сторону известной сдержки развития абсолютизма лишь в 1553 году. К этому времени абсолютизм уже успел обнаружиться в значительной степени в отрицательную сторону. После полновластного монарха в 1533 году остался ребенок, который не мог пользоваться властью, поэтому власть захватила его мать с фаворитами и некоторыми боярами. Они от имени царя-ребенка делали что хотели и ознаменовали свое правление своекорыстием и несправедливостью, рядом насилий и жестокостей. Самодержавие ребенка сменилось, таким образом, самовластием и произволом боярских фамилий. Самовластие оказалось вредным и тогда, когда власть сосредоточилась в руках дурно воспитанного государя-юноши. Обнаружился недостаток в постоянном и устойчивом учреждений, которое гарантировало бы последовательность и твердость во внутренней и внешней политике и устраняло бы опасность от дикого произвола и беспримерных насилий в правлении, В это время нашлись наверху у царя люди, которые сплотились, чтобы спасти государство от падения. Это были царский духовник монах Сильвестр, царский постельничий Алексей Адашев, митрополит Макарий и некоторые благомыслящие люди из боярской знати, как князь А. М. Курбский и другие. После пожара и мятежа 1547 года, событий, которые произвели сильное впечатление на царя и благодаря которым он впал в удрученное состояние, считая их наказанием за свои грехи, эти люди воспользовались изменением в настроении царя, чтобы повлиять на него и оказать ему нравственную поддержку. С тех пор они составили его постоянный совет, или «избранную раду», и ставили своей задачей ввести текущие дела в настоящую колею. Подумали они и об установлении доброго порядка управления. По их инициативе был составлен новый Судебник, в котором определялся порядок судопроизводства в центре и в областях, доходы и, как основное правило, устанавливалось: «а которыя будут дела новыя, а в сем Судебнике не писаны, и как те дела с государеву докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сем Судебнике приписывати». Предполагалось, следовательно, что закон не есть дело усмотрения одного государя, а совместной его деятельности с думой, постоянным совещательным учреждением при государе. Не удовольствовавшись этим, «избранная рада» привлекла и остальные классы населения к участию в управлении. Одним боярам оказалась не по силам задача управлять великим государством.