8. Листки
Несколько слов, товарищи, по интересующему вас вопросу: что я думаю о еврейском искусстве.
Еще совсем недавно в еврейских творческих кругах шли жаркие споры о так называемом еврейском искусстве.
И вот в результате всего этого шума и гама обнаружилась группа еврейских художников. Среди них Марк Шагал.
Когда со мной приключилось такое «несчастье», я уже был в Витебске (только вернулся из Парижа) и лишь улыбнулся. Тогда у меня было полно других дел.
С одной стороны – еврейский, «новый мир», столь ненавистный Литвакову: все эти улочки родного штетла, скрюченные, селедочные обыватели, зеленые евреи, дядюшки, тетушки, с их вечным: «Слава Богу, ты вырос, стал большим человеком!» И я все время их рисовал.
С другой стороны, тогда я был моложе лет этак на сто, и я любил их, просто любил. И для меня это было важнее, это захватывало меня больше, чем мысль о том, что мое предназначение – быть еврейским художником.
Как-то, в бытность мою в Париже, я сидел в своей комнатушке в «Улье», где у меня была мастерская, и услышал за перегородкой голоса двух еврейских эмигрантов. Они спорили: «Так что ты думаешь, разве Антокольский в конце концов не еврейский художник? Или Исраэлсы, или Либерман?».
Тусклый свет лампы едва освещал мою картину, поставленную вверх тормашками (да, так я работаю – ну что, довольны?!), и наконец, когда над парижским небом стал заниматься рассвет, я от души посмеялся над досужими рассуждениями моих соседей о судьбах еврейского искусства. «Ну ладно, вы еще поговорите – а я пока поработаю».
Марк Шагал. Обложка журнала «Штром» (М.,1922. № 2)
Представители всех стран и народов! К вам обращаюсь я (невольно вспомнил Шпенглера). Скажите честно: теперь, когда в Кремле сидит Ленин и даже щепки не достать [для печки], все в чаду, жена бранится, – где сейчас ваше «национальное искусство»?
Вы, радетели интернационального искусства: и умник-немец Вальден сотоварищи, и утонченные французы Метценже и Глез (если вы еще живы), – я знаю, что скажете вы мне в ответ: «Ты прав, Шагал!» Евреи, будь у них такое желание (у меня есть), могли бы погоревать о том, что художники, украшавшие орнаментом деревянные синагоги в штетлах (о, почему я не лежу с вами в одной могиле!), и резчики, изготовлявшие узорные трещотки (я видел такие в коллекции Анского, старые и обугленные), канули в прошлое. Но на самом деле какая разница между моим могилевским прадедом Сегалом, который расписал синагогу в Могилеве23, и мной, разрисовавшим еврейский театр (и хороший театр!) в Москве? Уверяю вас, нам одинаково досаждали вши, хотя один из нас ползал по доскам в синагогах, а другой – по полу в театре. Более того, я уверен, что, если я перестану бриться, вы увидите точный его портрет…
Во всяком случае, отец мой [был на него похож]. Поверьте мне, я старался как мог, а уж сколько любви (и какой любви!) мы в это дело вложили!
Разница лишь в том, что он [Сегал] рисовал, следуя религиозным канонам, ну а я учился живописи в Париже, о котором он тоже наверняка кое-что слышал. И все же… Ни он, ни другие такие же (а они есть) – это еще не все еврейское искусство. Давайте посмотрим правде в глаза. Откуда этому искусству взяться? Не родится же оно, прости Господи, просто по чьему-то приказанию! Оттого, что Эфрос24 напишет статью, или потому что Левитан пропишет мне «академический паек»!..
Было когда-то японское искусство, египетское, персидское, греческое. Начиная с эпохи Возрождения национальные искусства постепенно приходят в упадок. Границы размываются. Вперед выступают художники – отдельные личности, граждане той или иной страны, рожденные здесь или там (благословен родной мой Витебск!), и без помощи хорошего регистратора или даже паспортиста (по еврейской части) определить «национальность» всех художников уже не удастся.
И все-таки мне кажется: если бы я не был евреем (в том смысле, какой я вкладываю в это слово), я бы не был художником – или стал бы совсем другим художником.
И где же тут новость?
Лично я прекрасно знаю, на что способна эта маленькая нация.
Но, к сожалению, я слишком скромен и не могу вслух произнести, чего она может добиться.
А ведь добилась она уже немалого.
Захотела – и явила миру Христа и христианское учение.
Пожелала – и дала Маркса и социализм.
Может ли такое быть, чтобы она не показала миру немного искусства?
Непременно покажет!
Убейте меня, если нет.
Шагал М. Листки // Штром [Поток] (М.). 1922. № 1 (идиш).