Вильно. Еврейский квартал. 1935
Я заканчиваю свое выступление с чувством, что все сказанное мной и даже не сказанное должно прозвучать на конференции писателей и художников. Но художников как социальной группы практически не существует, они почти не общаются друг с другом. Следовательно, другие, все вы, здесь присутствующие, должны приглядеться к нам со стороны и попытаться руководить нами – чутко, ненавязчиво, с сочувствием и глубокой симпатией.
Еврейский исследовательский институт (YIVO). Главный фасад и парадный вестибюль. Вильно, начало 1930-х
Долгое время я хотел сказать эти несколько слов о нашей роли, о вашей роли, о роли всех нас, и художников и ученых, да и вообще всех евреев – о том, что мы можем сделать на благо человечества. Сейчас, когда весь мир переживает кризис, и не только материальный, но и духовный, когда социальные потрясения, войны, революции вспыхивают буквально из-за куска хлеба, а евреи еле сводят концы с концами и порой им даже негде жить, я не вижу более достойной миссии, чем потрудиться и пострадать ради нашей высокой цели, потому что дух нации, а он живет в нашей Библии, в наших мечтах об искусстве, поможет нам вывести еврейский народ на истинный верный путь – и мы добьемся того, ради чего другие народы только проливают кровь – свою и чужую68.
Шагал М. Речь, произнесенная на Всемирной конференции, созванной по инициативе Еврейского исследовательского института (YIVO), 14 августа 1935 года // Всемирная конференция Еврейского исследовательского института (YIVO). К 10-летней годовщине YIVO. Вильно, 1936 (идиш).
Перепечат.: Марк Шагал: Что мы должны сделать для еврейского искусства. // Ангел над крышами 1989. С. 127–132 (в сокр.); Harschav 2003. P. 56–60 (пер. на англ.); Шагал об искусстве и культуре 2009. С. 103–111.
Печат. по: Шагал об искусстве и культуре 2009 (в сокр.).
20. Письмо художника М. Шагала
Известный русский живописец и график, уроженец города Витебска, который живет в Париже с 1910 г., Марк Шагал прислал в редакцию минской еврейской газеты «Октябрь» письмо по поводу смерти старейшего художника Беларуси Ю.М. Пэна.
В этом письме Марк Шагал пишет: «Не могу успокоиться и не знаю, как выразить глубокую скорбь по случаю неожиданной жестокой смерти Ю.М. Пэна69. Как я завидую всем вам. Вы могли быть на его похоронах, идти по нашей земле за его гробом, и воздух неба, того самого неба, которое я так часто старался передать на своих картинах, обволакивал вас. Почему этот воздух не доходит ко мне – сюда в безвоздушное пространство? Почему судьба разделила меня на две части – тело здесь – душа там?
Витебск. Похороны Ю.М. Пэна. Фото из газеты «Звязда» (Минск, 1937. 5 марта)
А я тешил себя надеждой еще увидеться с Пэном, быть в своем городе, ходить с Пэном вновь на этюды, как раньше, и вновь и вновь писать наш уже возрожденный город.
Понятно, революция возродила других, новых незнакомых «родственников», но я хочу передать для Пэна эти несколько слов. Пэн же меня любил. Эта любовь его продолжалась вот уже 30 лет с момента, когда я стал самим собой, несмотря на различие наших художественных путей. Он был моим первым, хотя и кратковременным учителем. Я был из его первых учеников, и он знал, что, хотя я и живу в Париже уже с 1910 года 70 с небольшими перерывами, я все же душевно остался преданным моей родине, что показал, как мог, в своем искусстве.
Нет столько красок и грустных оттенков, в которые я хотел бы завернуть свой последний привет Пэну».
Опубл. на идише в газете «Актабер» [ «Октябрь»] (Минск) в марте 1937; в переводе на белорусский – в газете «Звязда» (Минск). 1937. № 79. 8 апреля. С. 4.