[Декабрь 1922 г.]
<…> В декабре прошлого года были закончены главнейшие работы по устройству картинной галереи Русского Музея. <…> Значительные пополнения можно видеть теперь в коллекциях произведений художников «Мира Искусства» и «Союза русских художников», и, наконец, собраны вновь выставленные в двух последних залах произведения представителей новейших течений в искусстве: Петрова-Водкина, Сарьяна, П. Кузнецова, Кончаловского, Машкова, Б. Григорьева, Гончаровой, Ларионова, Рождественского, Матвеева, Фалька, Шагала, Альтмана, Филонова, Татлина, Митурича, Бруни, Якулова, Удальцовой, Кандинского, Малевича и др. <…>
Русское искусство (М.). 1923. № 2–3. С. 73–75.
П.И. Нерадовский, И.Э. Грабарь и Н.А. Околович в Государственном Руском музее. 1922
182. А. Эфрос. Из статьи «Перед раскрывающимся занавесом (К открытию сезона в Еврейском театре)»
[Ноябрь 1922 г.]
<…> О, этот еврейский театр! – Без фундамента и крыши, без границ владения и вычерченного плана! Это театр, который сам себе дед, отец и сын. Это театр, у которого еще нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, и который должен сам создать себе и прошлое, и настоящее, и будущее. Это театр, который должен жить разом в трех измерениях времени. Это театр без традиций, но долженствующий сотворить себе линию истории; это театр без современности, но долженствующий быть на самом острие текущего театрального искусства; это театр без перспектив, но долженствующий отлить форму грядущему. Вот почему выбирать здесь не дано. Здесь нельзя одно предпочитать другому. Здесь ничтожнее, чем где-либо, разговоры о направлениях. Здесь можно либо быть в центре еврейской «сцены» – либо же быть совсем вне ее. Сосуществовать кому-то с кем-то здесь нельзя; здесь место хватает только для чего-либо одного, и мерило здесь тоже одно. Оно таково: что перед нами? Театр ли всех измерений времени? – «Театр трех времен», творящий из своего «сейчас» одновременно и вперед, и назад? Говорящий разом триединым голосом истории, действительности и будущности? Если да, каким бы он ни был по составу, по качественности, по величине, – он центр, он регулятор, он законодатель, он история, как бы мало ни признавал это племенной обыватель, каких бы модных или доступных любимцев он ни создавал себе на стороне, и куда бы ни отвлекали его чужие указательные персты. <…>
В этом отношении его роль напоминает роль Шагала в области изобразительного искусства, несмотря на совершенную полярность художественных темпераментов, экстатика Шагала и мозговика Грановского. И недаром Шагал впервые вступил на сцену именно в Еврейском Театре, – недаром именно с этой сцены он разлил широко кругом свои театральные формы, которые, как и все остальное его искусство, затем стали своего рода общеобязательными образцами, повлиявшими в самом существенном и на разработку персонажей «Колдуньи» у Рабиновича, создавшего в своих костюмах блестящие «вариации на Шагаловские темы»159.
Сцена из спектакля «Мазл-тов» по Шолом-Алейхему. Сценография М. Шагала. ГОСЕКТ, 1921
Сцена из спектакля «Колдунья» по А. Гольдфадену. Сценография И. Рабиновича. ГОСЕКТ, 1922
Давая выражению обратный ход, можно сказать, что Шагал – «художник трех времен» как Госект – «театр трех времен». Шагал также вобрал в свое искусство традиции национальной старины, модернизм сегодняшнего дня и зачатки будущего. Он протянул нити назад, вглубь, к прошлому – вплотную к самым коренным, исконным, живым обликам старо-еврейского быта и привел их со всем живым и мертвым инвентарем, со всей долгополостью и длиннобородостью, каноничностью и чудачеством, обыденностью и фантастикой, на свои картины, как Госект в «Колдунье» – на театральные подмостки. Но в художественном языке своих картин Шагал столь современен, что идет в первом ряду всеевропейских мастеров левого искусства, а его отношение с будущим определяется той печатью, какую он наложил на громадный ряд молодых художников, и притом на многих из тех, которые ныне столь спешат отречься от него. <…>
Театр и музыка (М.). 1922. № 9. 28 ноября. С. 110–111.
Оригинал: ОР РГБ. Ф. 599. 5. 12. Л. 1–3. Машинопись с авторской правкой. В оригинале статья названа «Театр трех времен» (К открытию сезона в Еврейском Камерном Театре)» и датирована 20 ноября 1922 г.
183. Из издания «Программа и либретто Еврейского камерного театра с 21-го по 31-е декабря [1922 года]»
Дневник театра
2-го декабря состоялось открытие сезона.