– Склонен верить подлинности этой записи, – перебивает Михаил, снова переключая нас на картинку монитора. Он явно не хочет пафосных клятв и заверений во взаимопомощи. Людмила понимает это и моментально замолкает, обращаясь вся в слух и внимание. – Голос подделать очень сложно. Выходит, наши работодатели нас всех обманывают. Интересно… Но и мы не лыком шиты. Правда, Людочка?
И это его «наши», «нас всех», «мы» наполняет меня вдруг такой уверенностью и энтузиазмом, что хохочу весело, и сентиментально расцеловываю присутствующих. Кажется, у меня действительно теперь будут настоящие помощники.
Все в представлении профессора было так просто, что мне хотелось выть. В организме не хватает каких-то веществ. Попейте витаминчиков, не бойтесь, будет здорово… Я представлялась ему набором молекул, поведение которых определенными веществами может строго регулироваться. После этого визита возненавидела не только Лиличкины методы и всех ее «помощников», но и медицину в целом. Самое похабное – честно съела пару таблеток, и вот на тебе, настроение и впрямь повысилось. Апатия отпустила, проснулась жажда деятельности. Хорошо, что есть теперь куда использовать эту жажду – хорошо, что мы с Людмилой и дядей Мишею сговорились и действуем. А выть хочется от того, что организм так легко поддается посторонним вмешательствам. Ведь душа у меня болела! Душа, а не какие-нибудь там всеми исследованные органы. Болела так, что я делать ничего не могла. В потолок молча пялилась и ни одной связной мысли выдать не могла. Это, конечно, после того решающего визита к Лиличке:
– Давай начистоту, – я все еще верила в некоторые панибратские отношения и пыталась общаться с ней по-человечески. – Я не верю больше во все это мероприятие. Мне нечего писать, я запуталась. Прошу оставить меня в покое. Хотите имя – берите имя. Хотите – хоть жизнь забирайте, только не наседайте с требованиями, – этот текст я продумала заранее, потому говорила спокойно, глядя Лиличке в глаза и стараясь весомо подать каждое слово. – Давай так. Ребята будут писать, они же – получать гонорар. А меня вы с этим делом оставите…
И вот тут Лиличка – тоже спокойно, тоже отрепетировано и бесконечно насмешливо, выложила мне все свои на эту тему соображения:
– То, что тебя наш разлюбезный Артур сманить попытается, было понятно, еще когда этот аферист на горизонте появился. У него страсть к тем, с кем мы работаем. Поначалу Марину обхаживал, чуть до смерти не довел своими происками. Если б Рина эта не помогла, Бесфамильная все равно б повесилась, только тогда б – из-за Артура. Ему приятно было бы себя таким вот вершителем судеб ощутить, я уверена. Ее не домучил, теперь на тебя переключился. Не знаю уж откуда у него такая ярая нелюбовь к участницам наших проектов… Что делаешь невинное лицо? Скажешь, не он убеждает тебя отказываться от работы?
– Лиличка, ты одержима, – на этот раз я удивлена вполне искренне. Никаких конкретных призывов от Артура не следовало…
– Это он одержим! – кричит она. – Желанием все мне испортить, желанием, разломать все вдребезги… Причем, какая ему от этого выгода?! Не выйдешь ты из проекта, как не крути. Не отпущу! Подписалась пахать – паши! Мы в тебя вкладывали, мы на тебя тратились… Тьфу! А тут подхалим какой-то позвонил, мнение свое об эфире высказал, носом покрутил и ты уже за ним бежишь загипнотизированной сучкою… «Честно говоря, для нормального пиара тебе вообще не нужно светиться в таких дурацких проектах», – передразнивает Лиличка Артура дословно цитируя…
– Значит, значит, ты все-таки подслушиваешь мои разговоры?! – вне себя от возмущения, переспрашиваю я. Одно дело, допускать, другое – знать наверняка. Точно знать, что ты под колпаком, что ты – насквозь просматриваемая, что над тобой смеются, хотя в глаза пытаются выражать уважение…
– Уже да, – сухо отвечает моя церберша. – Ты сама виновата. Я пыталась тебе доверять, а ты выделывалась. Пришлось напрячь ребят, что б нашли запись того разговора. У меня руки длинные и ребята толковые. Со мной в «не скажушку» играть опасно. Начну копать, такое повсплывает, мало не покажется… А маман, оказывается, и есть твоя бывшая начальница? Забрала я тебя из-под теплого крылышка, да?
Я разворачиваюсь и молча выхожу. И даже дверью не хлопаю. В знак презрения. Тем, кого призирают, слабости не демонстрируют.
А в кабинете ждали уже Людмила с Михаилом. Они знали, что я планировала откровенно объясниться. Сами же это посоветовали. Одного взгляда на меня оказалось достаточно, чтобы понять: не вышло.