Подобная мысль очень развеселила меня. То есть грех, конечно, смеяться над больными духом. Но старуха так складно говорила, так по-ведьмачески… И напугала меня вполне по-настоящему. Кому скажи – испугалась безобидной бабушки, божьего одуванчика! Засмеют ведь. Да и мне самой сейчас весело от таких нелепых своих промахов.
– Сколько копий снять с этой копии?
– Одну. – вроде, по заборам Маринкины записи расклеивать не собираюсь…
Нехорошие предчувствия уже тогда зашевелились в груди, но я глаза отводила, стараясь не прочесть ни словечечка, чтоб не реагировать бурно при посторонних. А реакция -– я чувствовала – действительно будет бурною.
Усаживаюсь тут же, под магазином на лавочке. Закуриваю, чтоб заглушить любое волнение. Стараюсь рассматривать эти записи поспокойнее.
Какое там! Во-первых, эти строки -– действительно воля покойничья. В том смысле, что это предсмертная записка Бесфамильной. Понятно, почему в доме лежала копия. Оригинал в таких случаях остается пришитым к делу в милиции. Я это не на собственном опыте знаю, а от папеньки…
Начинаются Маринкины записи весьма оригинально: «Господу Богу всемогущему… заявление…прошу уволить меня по собственному желанию…» Сердце захлестывает волна чего-то теплого. Теплого, но боле-е-езненного… Ах, Марина, Марина… Леди, вы не исправимы… И перед смертью играете в литературщину, ищете красивые решения, разите замысловатыми штучками… И как мир теперь без ваших /милых поз/ станет обходиться?
Кроме этого лирического прошения об отставке, на листочках еще три коротенькие записки.
Одна – государственным органам с просьбой не входить в комнату обутыми. Интересно, выполнили?
Точно знаю, что нет, потому как еще в юности сама пострадала от вторжения наряда милиции. Ушла когда-то погулять, а дверь в квартиру нечаянно забыла запереть. Через три дня соседи обеспокоились и милицию вызвали: «Дверь нараспашку, а самой соседки-пигалицы уже неделю, как не видать. Небось, прирезали ее пьяницы и наркоманы, те, что к ней в дом постоянно ходят и никогда не бреются…» По вызову приехал наряд. Квартиру я тогда только начала обживать – ни заначек, ни одежд, ни мебели. Только ковровое покрытие, да корематы на кухне, и как стол, и как стулья, используемые… Жуть! После визита милиции ковер весь был покрыт комками грязи, с кухонного подоконника пропала пачка печенья, а ни в чем не повинные корематы оказались украшены огромными, не отмываемыми следами сапог, совсем не похожих на человеческие. /Но рядом с тобой, коза сущее дитя,/Ты оставила у меня на стене/ След своего ногтя/ Я отнес его в музей/ Мне сказали, что ты динозавр/ Скажи, что это не та-ак/ – крутится в мыслях при воспоминаниях. Но все это я увидела несколько позже, когда смогла попасть в квартиру. Дело в том, что милиция заперла дверь на верхний замок, единственный ключ от которого валялся у меня в комнате. И в результате, я выяснила, что попасть домой могу только через участкового, у которого хранится мой ключ, а попасть к участковому – только «через гастроном». А все из-за глупых соседей, которые вместо того, чтобы тихо прикрыть дверь, вздумали вызвать милицию. Причем соседям милиция понравилась и они потом еще пару раз пытались ее вызвать, нося участковому тухлые заявления, свидетельствующие о проблемах в мозговой деятельности авторов. Наряд милиции ко мне больше не приходил, зато зачастил участковый, доброжелательно интересующийся, действительно ли у меня там наркоманский притон, или соседям просто завидно. С участковым мы довольно быстро сдружились. Не путать со сблизились – в этом смысле у меня табу на работников органов: не терплю тех, от кого потом сложно отделаться. А просто по-дружески участковый мой заходил частенько. Потрепаться, почаевничать, партейку в шашки сыграть или к общему преферансу присоединиться. А чего б не заходить: баба молодая, шабутная, живет одна, против выпивки не возражает, народ веселый к себе водит. Выходил он, как все, под утро, и опять же, не бритый, что побуждало соседей строчить новые заявления, на этот раз уже начальству участкового:
– Понимаю, конечно, что все мы тут /как один, социально опасны/… – взбунтовалась я. – Но еще и ваше начальство я у себя не переживу! Вы участковый или где? Оградите от посягательств злых соседских языков!
– Нет, – пьяненько морщился мой участковый и наетое пузо поглаживал. – Не могу оградить! Нарушу тем природное равновесие. Ежели какие языки вам зло чинят, то это именно потому, что какие-то – делают много приятного. Все вокруг друг друга компенсирует!