– Никому, слышишь? – сверкал на меня глазищами. – Никому столько никогда не рассказывал! Понимаешь? – и это ничего не значащее из других уст признание, звучало невозможно важно, и пронизывало меня теплом и гармонией. И я замирала, боясь неосторожным движением слишком раскрыться, обнажив свое наглючее самодовольство, и разлететься на тысячу кусочков, лопнув от распирающей изнутри радости. /Но куда бы я ни шел, передо мной твоя нежность…/ Одно маленькое сердце – так много любви…/
– Теперь у меня две беды, – вздыхал Боренька, – Ты и музыка. Раньше она одна главной болью была и радостью, но ты ее немножко выжила…
Каждый год, возвращаясь зимовать в какое-то стационарное место, Боренька усердно пытался создать полноценную группу, что оканчивалось всегда тоскливо – депрессией, загулом, осознанием полной бессмысленности жизни… Музыканты, которые умеют играть – или заняты давно, или с такими претензиями, что никому не нужны. Тем, которые не умеют, совершенно другая репетиционная точка нужна. Не для прикидок – для полноценных серьезных репетиций. Когда-то Боренька даже пристроился в один культурный центр – вести кружок игры на гитаре. С одной стороны – благое дело, с другой – бесплатная репетиционная точка. Но Бореньку оттуда быстро выгнали, потому как занятия с учениками нужно было проводить по утрам, а Боренька обычно на пару-тройку часов опаздывал. Сейчас он выступал в основном с акустическими концертами в неприметных ДК, вместе с такими же типами «в поисках». Все они гордо относили себя к бард-року, а на самом деле играли в акустике вовсе не от любви к жанру, а исключительно из-за отсутствия альтернативных возможностей.
– И это в корне неправильно! – теоретизировал Боренька и приводил в пример всеми нами обожаемого, изученного до каждого слова между песнями в концертных записях, Венечку Дркина, который лично сказал когда-то Бореньке, что пытаться играть тяжелый рок одному и в акустике могут только в нашей стране, причем или непрофессионалы, или умалишенные. – И дилемма эта разрывает меня, как хомяка никотин! – жаловался Боренька. – Или, как Сэм, разбазариться, собирая все необходимое, или же – играть что попало, но действовать.
Сэмом звали близкого приятеля Бореньки и моего соседа по коммуналке. Собственно, из-за Сэма мы с Боренькой и познакомились. Это был очень приятный холеный бизнесмен с мягким выговором и внимательными, печальными глазами. Его постигла судьба большинства сверстников Бореньки, увлекавшихся музыкой. Когда-то Сэм был первоклассным звукорежиссером и аранжировщиком. Единственный из компашки он имел специальное музыкальное образование и был ужасно почитаем всей неформальной тусовкой. Таланта у Сэма было хоть отбавляй. Не хватало – техники. Поговорка: «Лучшее – враг хорошего» ярко проиллюстрировала свое действие на нашем Сэме. Он отказывался что-либо делать, пока не соберет нормальную аппаратуру. Ради этой аппаратуры ударился в бизнес, ради нее же закрутил серьезные дела… Дела оказались из тех, которые просто так не бросают. И вот, в результате, у Сэма давно уже имеется отличная студия, но нет уже сил, желания, времени… да и умение куда-то испарилось. /Теперь он просто не может то, что раньше ему было лень/ – это про него поется. Этим летом Боренька убедил Сэма, что аппаратура не должна зря простаивать. Нагло вселился в Сэмовскую студию и стал пытаться разобраться с тем, что там есть, что нужно еще, и что вообще можно выкинуть. Боренька заразил Сэма идеей записи альбома по мотивом юношеских песен их с Сэмом группы. Оставалось найти нормальных музыкантов и заставить Сэма на время бросить работу… Пока все попытки Бореньки сделать это оставались безуспешными. Относительно музыкантов Сэм был ужасно привередливым, но сам заниматься их поисками не желал. Боренька же был привередлив относительно времени. Во что бы то ни стало, он хотел приехать уже с дисками на какой-то шумный фестиваль, где устроить презентацию альбома. Кстати, по всевозможным фестивалям Боренька ездил постоянно, но нигде не светился. Он ведь, к тому же, был еще и ужасно стеснительным, мой Боренька…