Последние ее слова я почти не слышу, они звучат, как из-за ватного одеяла, откуда-то совсем издалека, я даже не вдумываюсь. «в тебе новую Марину видит!» – гремит у меня в голове, словно на пластинке, которую заело, и я ощущаю прилив настоящей паники – «в тебе новую Марину видит!»
– Послушайте, послушайте, послушайте! – шепчу в трубку. – Только не перебивайте, иначе я не доскажу что-то важное. – Я не приду к вам на встречу. Я не стану ни во что ваше впутываться. Я не хочу иметь ничего общего, ни с вами, ни с Мариною… И не звоните, и не рассчитывайте, и не ищите меня больше никогда. А если найдете – пеняйте на себя! Я, когда злая, страшная… Простите, что так выходит, но я категорически, категорически отказываюсь! Вы меня слышите? – обрываю связь, слышу, как сердце стучится в ушных перепонках и хочет выскочить…
– Боренька! – бросаю крик о помощи и вдруг понимаю, что Бореньки уже нет.
«Сонычко, мне срочно на стрелу, долго объяснять, позвонил один… Скоро, я.» – наскоро нацарапанная записка валяется под зеркалом. Когда он успел? Опять? Почему не подошел попрощаться? Прокрался-выкрался, боясь, что я попрошу остаться, а потом будет доказывать, что попросту не хотел мешать мне разговаривать.
Я точно знала – в ближайшее время Боренька не придёт. Все это было далеко не в первый раз, и повторялось всегда, как по писанному, с точностью до продолжительности Борькиных утренних головных болей и сожалений о впустую проведенном времени… После таких внезапных звонков, Бореньку обычно утаскивали в клуб и разговор о делах затягивался на всю ночь и приводил собеседников в абсолютно недееспособные состояния. Раньше Боренька брал меня с собой. Сейчас – окончательно убедившись в моей нелюбви к подобным его состояниям, – уходил один, каждый раз обещая вот-вот вернуться и каждый раз нечаянно – он не обманщик, он действительно верит, что сегодня вес будет не так, как раньше – действительно нечаянно втягиваясь в разговор и зависалово. А потом мучался острыми приступами тоски от бессмыслицы, бросал все, сбегал от друзей ко мне, чтобы спустя время, опять сбегать, но уже обратно, от меня – к ним.
И даже смешно это раньше было. Такой большой и просветленный в прошлом – а никогда не делает выводы и повторяет все это снова и снова. Было смешно, сейчас – больно. Разница в том, что ни в одно из прежних Боренькиных внезапных исчезновений, я не нуждалась в его советах и помощи…
– Не вовремя! – громко кричу я и падаю спиной на диван. /Несвоевременность – вечная драма…/ – пытаюсь напевать, но вместо мотива в голове крутится умалишающее: «он в тебе новую Марину видит!» – А-а-а-а! Выключите этот голос, выключите! – кажется, это истерика. Таки настигла меня – гадина, таки окутала. – А-а-а! Выключите голос!
/Полупустой вагон метро/ Древний тоннель/ Меня везет ночной экспресс…/ – бурчу себе под нос очень обиженно, хотя и стараясь выглядеть сильной.
В гулких стенах опустевшей студии я не осталась. С какой стати? В конце концов, я ведь сдаю эту комнату Сэму с Боренькой. Так какого же черта я стану занимать собой оплаченную ими жилплощадь.
Место постоянного моего обитания – тихая, махонькая квартирка, подаренная мне маман при весьма мистических обстоятельствах десять лет назад – нужна мне сейчас в лекарственных целях. Полежать без движения в горячей ванне, выдуть полбутылки мартини – знаю, что противопоказано, но оставаться в трезвом уме мне сейчас куда опаснее – сделать себе такую вот временную лоботомию, остаться без мыслей и без ощущений, провалиться в небытие, выспаться…
/И пусть меня никто не ждет/ У дверей/ Вези меня, ночной экспресс/ Вези меня скорей…
Примостившись на корточках напротив моей деревянной двери, облокотившись спиной на перила, полуждал-полуспал Павлуша. «Вот и впала в прострацию…» – намеренно хмуро подумала я, но на самом деле, конечно, встрепенулась вся и ощутила приятное.
Как мило, как невозможно важно ощущать себя кому-то нужной. Возвращаешься откуда-то, вся такая героическая и измотанная, уверенная в отсутствии чудес и полном своем одиночестве, а тут – на тебе – такой вот сюрприз.
Я очень любила сюрпризы, но не очень любила Павлика, поэтому одновременно и трепетала от радости и злилась немножечко.
– Ну, наконец-то, – Павлуша весь был полон праведного негодования. – Где ты была? Ни ключей, ни тебя, ни заряда в аккумуляторе телефона…
Ну вот, Павлик истолковал нашу утреннюю встречу однозначно и неправильно. Он уверен, что все налажено, что он снова живет здесь, и что я опомнилась… Иногда мне кажется, что ему попросту не хочется возвращаться к себе, где кухня увешена вечными постирушками, где много народа и мало места, где нужно соблюдать устоявшиеся давно правила… До встречи со мной Павлик жил с родителями и двумя семейными сестрами.