– Можно, – Свинтус называет точное время, но прерывать разговор не спешит, чувствует, видимо, что со мной что-то не то, – Ты где вообще? В электричке? Может, тебя встретить?
На душе у меня настолько мерзко, что я готова согласиться. Невесть откуда взявшаяся раздражительность пугает меня больше, чем досаждает окружающим. «Да, встреть!» – уже собираюсь закричать я, но вспоминаю вдруг, что Свинтусу завтра на работу, и что полночи он будет рассказывать мне о том, какое важное утреннее совещание может сорваться из-за наших ночных буйств и его, Свинтуса, последующей недееспособности. Вспоминаю также, как хочу в горячую ванну и как не хочу ни с кем разговаривать… Ну его на фиг!
– Не стоит. Меня встретят, не переживай, – отвечаю.
– Вот у тех, кто тебя будет встречать, время и узнавай! – обижается Свинтус и обрубает связь. Жалею, что не успела психануть и «повесить трубку» первая. Наверное, у него что-то не ладится на работе. Других поводов для раздражительности Свинтуса представить себе не могу. Меня и во времена нашей совместной жизни частенько встречали, и Свинтуса, на то он и Свинтус, ничуть это не волновало. А уж сейчас и подавно тревожить не должно…
Я всё переворачиваюсь в пучине своих мрачных мыслей. Итак, время позднее. Про то, что меня будут встречать я, конечно же, наврала. Электричка опаздывает, и все мы вместе с ней. Только мы – опаздываем на метро. Электричке дальше добираться никуда не надо – она приедет на вокзал и будет дома.
Её не будут шмонать менты – вечные спутники вынужденных ночевок на вокзале: «Документы! А что это у вас в сумочке? Прокладки? Гы-гы-гы! Предъявите! Использованные? Вы сейчас доиздеваетесь!! Так, а у вас? Консервный ножик? Да это же, сука, холодное оружие!» (последняя фраза с нескрываемой радостью и мгновенной вспышкой изображения денежной купюры в предвкушающих глазах) «Пройдёмте!».
Над ней, электричкой, не будут подтрунивать таксисты: «Сколько, сколько? Да за такие деньги машина и пукнуть не согласится! Оставь себе на мороженое!».
Электричке в лицо не будут фыркать ярко накрашенные официантки пустых кафе: «Один чай и всё? Столик долго не занимать!»
Водитель рейсовой маршрутки не заявит ей, с усмешкой: «Должен к Планёрной. А поеду, куда вон тот господин с чемоданами скажет!»
Безликие тени подозрительных не будут слоняться вокруг неё всю ночь, норовя залезть, кто под юбку, а кто и в карман.
Сохраняя достоинство, опаздывающая электричка размеренно движется к вокзалу. А внутри у неё всё нарастает наше пассажирское недовольство. Всё, как в тот раз, когда я твёрдо решила впредь держаться особняком в этой электричке.
Тогда я точно так же стояла в тамбуре.
– Здесь курить нельзя, что, не видите значок? – пожилой крепенький мужичонка с двумя большими корзинами открыл дверь вагона и принялся отчитывать. Я и ещё двое курильщиков – один рыжий и крупный, другой седоватый и мизерный – удивлённо уставились на него. Вроде не проводник. Что ему не сидится?
– Здесь курить нельзя, говорю! – он последовал за мной, с трудом волоча свои вещи.
Ну что ты будешь делать?!
– А я и не курю, – спокойно улыбаюсь я, делая очередную затяжку.
– Хамка-нахалка-молодая-пигалица-я пожилой-войну прошёл-хамит! – радостно зашёлся лаем мужичонка.
– Эй, послушай! – рыжий попытался вступиться, – Отец! Ты…
– У меня имя есть! Нечего мне тыкать! – закричал «отец».
Всё было до скучного ясно. Случай клинический. Обращать внимание не стоит. Рыжий рассудил так же. Как вдруг… Из вагона вылетела запыхавшаяся женщина и заголосила:
– Что ж вы так орёте! У меня ребёнок спит! И так опаздываем! Уже ни на метро не успеем, никуда, а вы орёте! Мне ещё сорок минут от вокзала до мамы идти, не знаю, как доберусь, а вы орёте!
И вот после этих волшебных слов, завелась вся электричка. Накопленное раздражение взорвалось ненавистью. Заголосили все разом.
– Всем добираться, никто ж не скандалит! Нашлась умная! Я – ветеран!
– Не курите! Не орите! Сам дурак! У меня ребёнок дома войну прошёл!
В тамбуре мгновенно стало тесно. Буквально на глазах, совершенно беспричинно, люди потеряли вдруг всякие человеческие черты. Я, протиснувшись между чьими-то спинами, попыталась уйти:
– Куда пошла! – закричали, – Сама начала, теперь в кусты! Ответишь! Пигалица! Юбку вон себе кожаную насосала!
– У меня такая, как ты, мужа увела в девяносто шестом! Куда пошла!
– От нормальной жены мужик бы не ушёл! – разгорячённый Рыжий тоже уже агонизировал в общем безумии.
И самое страшное, что я тогда ощутила острую потребность разорвать их всех на кусочки. Я тоже, как все, опаздывала тогда на метро. «А мне, между прочим, добираться подальше, чем некоторым. Мои родители коммунистами не были, диссидентов собственноручно не расстреливали, поэтому, в отличие от родителей этой идиотки с ребёнком военных лет, квартиру в престижных сорока минутах ходьбы от вокзала не имели. А завтра мне ещё на работу!» – истерично вопил кто-то внутри меня, – «Имею полное право обкурить свои проблемы без чьего бы то ни было вмешательства!» Я даже набрала полную грудь воздуха, чтобы зарядить что-нибудь хлёсткое. А потом представила всё это со стороны и громко клацнула, захлопнувшейся челюстью. Как я перепугалась! Это страшно – ощутить, что и тебя тоже чуть не поглотил этот коллективный психоз.