– Хо-хо! – присвистывает Зинаида, сраженная больше формулировкой, чем смыслом. – Ну, так… э-э-э … возбуди ее чем-нибудь!
– Надоело. Настоящих витаминов во мне уже не осталось, а делать вид, мол, привлекательна, не хочется… – Спохватываюсь, что наговорила лишнего: – Да вы о себе расскажите. Что слышно о поездянах?
– Так это просто великолепно! Ты тогда, может, в Киев рванешь? Мы тебя мигом в люди вытащим… – последние мои слова, естественно, игнорируются. – Ко мне тут давний приятель один нагрянул… Спонсор, если по-современному. Теперь свое кабаре открываем… Пойдешь?
Ах, вот в чем дело. А то «просто тебя вспомнили, просто интересуемся…»
Уехать? Нет… От себя не убегу. Сама с тоски пропаду под Зинаидиным крылышком, и других гнилью заражу.
– Не пойду, – говорю. – Какая из меня артистка?
И потом, не хочу уезжать. Уже наездилась. Из Москвы не хочу, в Москве не хочу… Выдохлась!
– Ладно. Мое дело предложить.– Зинаида то ли обиделась, и обиду свою скрыть не может, то ли предлагала просто из вежливости, и теперь, чтобы скрыть облегчение, нарочно немного горечи в тон подмешивает. – Настаивать не стану, хотя идея стоящая и это просто возмутительно, что тебя она не заинтересовала. Ладно… Что вообще поделывать собираешься?
– Я уже не хочу быть поэтом, я уже не хочу!… Это так просто, я хочу быть, всего лишь… – цитирую, потом исправляюсь в угоду овладевшей мной недавно вредоносной честности. – Да и это не слишком.
– А… – Зинаида, как обычно, все понимает, все проходила, все расценивает по-своему. – Жить не хочется, все перемены в тягость. Депрессия, значится. Завидую тебе деточка – это так здорово иметь время и силы на подобные пикантные недуги. Мне бы время да право – с головой бы ушла в депрессию. Мир стал бы острее, я похудела бы. На мужчин, опять же, все трагичное солидное впечатление производит… Но не могу! Кабаре, оно, знаешь ли, обязывает…
Люди не любят, когда кто-то не похож на них. Нет, не «не любят» – просто не понимают и под себя перелопачивают. «Не могу» слышат как «лень», «неприспособленность» трактуют как «тунеядство»…
«Мне бы время да право, я бы с удовольствием ушла в отпуск, ой, то есть в депрессию!» – иронизирует Зинаида. «Мне бы твою веру в жизнь, мне бы эту энергию заблуждения, я бы сотню кабаре и поэтических сборников выпустила!» – отвечаю ей мысленно.
А может, и впрямь просто выделываюсь? Сначала Димку придумала, теперь саму себя обновленную. А ну не привередничать! На завод, к станку, не капризничать!
Да не капризничаю я! Не перебираю, ни харчами ни действами: и самое грязное с удовольствием, и самое тяжелое с легкостью… Только знать бы, зачем. Ведь не надо никому ничего, ведь есть ты, нет тебя – ничего не изменится. Станок всегда найдет, кого б призвать в свои новые руководители. Муравейник силен не личностями, а количеством обитателей. А я не могу больше. Не хочу – просто для количества… Хочу – по сути и для вечности. А ей от меня больше ничего не надобно…
А другие что, сильно отличаются? Вот Зинаида. Молодец баба! Пробивается! И спонсора найти умудрилась, и коллектив идеей заразить. Осуществляет давнюю мечту…
Правильно, на себя работает. Себя продвигает, самореализуется… Чтобы жить в этом мире, надо быть или ужасным эгоистом, или глупцом, страшно значимость своих идей переоценивающим, или роботом, механически исполняющим и ни о чем не задумывающимся, или просветленным, глобальный смысл всех этих трепыханий отыскавшим. А если ни к одной из этих групп не относишься – то активничай, не активничай – только лоб расшибешь…
– А Гала, ты представляешь, Гала… с ее-то данными!… А я ей: «Страх – это всего лишь выплеск адреналина в кровь…» – Зинаида давно уже делится чем-то своим. Я стала черствая и нелюбопытная. Не трогает – не слушаю. – Ой, – Зинаида вдруг переходит на игривый шепот. – Все, пока. Спонсор мой явился. Сейчас будет о стоимости междугородних звонков грузить и ужин требовать. Ладно, созвонимся еще. Ты сама только не звони – он решит еще, что навязываешься. Я тебе через недельку перезвоню, тогда созреешь уже, наверное, к нам, да? Ой, ладно. Счастливо подепрессировать. Да, дорогой, – это куда-то в сторону и невыносимо слащавым тоном, – Уже иду-у, мой ко-о-отик. – потом снова мне, – Пойду чмокну спонсора в лысину. Ах, завидую твоей свободе невероятно!
Гениально! Просто великолепно! Зинаида пригрела под крылышком лысого котика, и он – нацепив противогаз, чтоб не слишком смущаться близостью обширной подмышки – устроил там кабаре. Интересно, уж не «Ути пуси-муси-куси» они там петь собираются?!
Вот возьму, охмурю завтра розового борова. Не корысти ради, а из вредности. Будем сидеть с ним долгими нудными вечерами перед телевизором, мирно похрюкивать, с вожделением пыхтеть по ночам, а в туалете у нас возле унитаза в синенький горошек будет возвышаться стопка поэтических сборников…