Мы долго стучали в окна штабного вагона. Сонный поезд не реагировал. Наконец, в тамбуре появился высокий, непомерно худой человек в кожаном плаще.
Надо было видеть, как задергалось его лицо при взгляде на Клавдию. Надо было видеть, как расплылись в нежной, почти материнской улыбке ярко наведенные губы моей спутницы. Сомнений не оставалось, между этими двоими давно полыхали страсти, и я была всего лишь поводом для Клавдии, чтобы лишний раз увидеться с тем, кто открывал сейчас дверь вагона и приглашал нас внутрь. Ни слова не сказав, он последовал в вагон. Клавдия пихнула меня в спину, шепнув: «Идем за ним».
В вагоне я насчитала всего три спальных купе, дальше – просторный конференц-зал с длинным столом посередине и большим зеркальным шкафом в конце вагона. Красный ворсистый ковер и бордовые бархатные шторы придавали какой-то тяжелый уют. Цепочка ассоциаций выстрелила мгновенно, и, не успев остановить себя, я уже четко знала, что напоминают мне этот штабной вагон, его хозяин и отчаянно пародирующая комсомольское усердие девочка Клава.
Генерал Слащов – прототип Булгаковского Хлудова в «Беге» – вот кто стоял передо мной. С воспаленными глазами, с запавшими щеками, с нервно подрагивающей жилкой возле глаза. В кожаном плаще и со светлой челкой, гладко зачесанной на бок. Это был человек времен гражданской войны. И вагон этот был оттуда же. А Клавдия сверкала сейчас глазищами, как юнкер Нечволодов – верная походная подруга генерала – и глядела на хозяина вагона с такой преданностью, что мне, право, было как-то неловко нарушать их уединение.
Мгновенно вспомнив странный свой дар – навлекать на людей чужие смерти, проводя любые исторические аналогии – я решила, что подобные ассоциации могут вредно сказаться на судьбе присутствующих, и попыталась занять себя любыми другими мыслями.
– Здравствуйте, я Марина, – говорю, лишь бы отвлечь себя от аналогий. Помню ведь, помню, что все предыдущие не приводили ни к чему хорошему, по-дурацки сбывались, издевались над ныне живущими, лепя на них сюжеты из жизней давно умерших…
– Это Николай Иванович, – шепотом представляет Клавдия, – Начальник нашего передвижного штаба. – потом выпрямляется и громко представляет меня. – Это – доукоплектация труппы, – говорит она, вытянувшись и мгновенно растратив все свое панибратство. – Ценный человек! – добавляет с гордостью и идет к изголовью стола, чтобы о чем-то шушукаться с хозяином. Начальник передвижного штаба слушает довольно внимательно. Потом глядит на меня очень пристально.
– Можете сесть, – говорит. Да, да, не «присаживайтесь», не «располагайтесь», а «можете сесть». Из вредности я отказываюсь. – Наш режиссер Григорий сейчас подойдет и попросит вас спеть. Хотите, расскажите пока что-то о себе…
– Не хочу. – говорю я и сажусь. – Или это обязательно?
– Не обязательно, – безразлично отвечает он. – Все, что нужно, я и сам узнаю…
Мысли предательски выходят из повиновения: «Ну, конечно, ну что еще могло приключиться с человеком, попавшим в вагон к Слащову. Естественно, его попросят там спеть!» – сообщают они мне, намекая на то, что Вертинский, будучи в Крыму, куда в восемнадцатом году, в поисках спасения от красных, собрались все, кто еще уцелел, был как-то вытащен среди ночи из дому и доставлен к легендарному, но совершенно незнакомому ему тогда человеку – к генералу Слащову. Слащов попросил артиста спеть…Я не Вертинский, и спеть меня должен был попросить вовсе не передвижной начальник, а какой-то режиссер, но мысли все равно проводят параллели. И, конечно же, тут же роются в памяти, выцарапывая сведения о том, как погиб генерал Слащов. Зачем? Да что б попробовать применить этот сюжет на стоящего передо мной передвижного начальника. «Ничего не выйдет!» – заявляю им. – «Слащова застрелили именно из-за того, что он был белым генералом. А этот передвижной начальник никого не вешал, я надеюсь…»
Слащов погиб в СССР. Не сумев справиться с тоской по Родине, он возвратился в Москву. Признал в большевиках наследников России и перешёл на их сторону, ошеломив весь мир таким странным поступком. В СССР он преподавал в академии военное дело. Подолгу дискутировал с учениками, разбирая события недавних боев. Гражданскую войну преподаватель и студенты прошли по разные стороны баррикад, поэтому было о чем спорить.