Аня захлопнула дверцу машины, и такси укатило в город.
— И что теперь? — спросил Матвей.
— Теперь мы отыщем Ольгу и поговорим с ней. Все ей расскажем.
— Ты думаешь, она здесь живет?
— Профессор обмолвился, что часто встречается с ней у реки. Значит, Ольга живет у Бойко. В гуще, можно сказать, событий. Наверняка она что-то видела, что-то слышала, что-то показалось ей странным. Мы поделимся своими вопросами, она — своими, и вместе отыщем ответ.
— Если Бойко каким-то боком причастен ко всей этой истории, он ни за что не допустит нашей встречи, — заметил Матвей.
— А мы не будем у него спрашивать.
— Это как же? Грабеж со взломом? Выкрадываем девушку, как джигиты невесту? Потом допрос с пристрастием, и все вместе берем Бойко за жабры?
— Примерно так. Чтобы спасти шкуру, Бойко выложит о Профессоре всю подноготную.
— Дался тебе Профессор!.. При чем здесь он?
— А часы?
— Подумаешь, часы!
— Вот и подумай!
— Наверное, никого в доме нет, — с надеждой произнес Матвей.
— А машина во дворе?
— Да, действительно… Странная такая. Черт, это же катафалк!
— Странные дела творятся в датском королевстве… — прищурилась Аня.
— А рядом, между прочим, машина Оболенского.
— Ты уверен?!
— Мне ли не знать «Мерседес» Вадима Владимировича?! С тех пор, как моя собственная машина безвременно угасла, я с завистью смотрю даже на «запорожцы». Вон, видишь, характерный изгиб бровей… то есть бампера.
— Брось ты! Скажи еще о характерном прищуре фар.
— Ладно, ладно… я узнал номер машины. Ты же знаешь, какая у меня память на числа.
— Ясно. Открывай ворота!
— Нет, лучше не нужно. А вдруг они на сигнализации.
— Тогда пошли в обход. Должна быть задняя калитка. Чуть что, перемахнем через забор.
— Экая ты боевая… Через забор… Твои криминальные наклонности начинают меня тревожить.
— Не волнуйся. Старший лейтенант Агеев на нашей стороне. Он вытащит нас из тюрьмы.
— Твоими бы устами… Ладно, пошли. Только помяни мои слова, добром это не кончится.
— Я все продумала. Ты же меня знаешь!
— В том-то и дело…
— …Я не принадлежу ни к какому времени, ни к какому месту. Я существую вне времени и пространства, и ангел-хранитель покинул меня: я один, я — все.
Перед Бойко — небольшой алтарь, на нем лежала обтянутая черной кожей книга. Рядом с книгой — песочные часы, струйкой песка отмеряющие время.
Слова заклинания были тяжелыми, как гранитные плиты. Каждое слово эхом отражалось от далеких стен, ударялось о потолок и замирало. Оболенский был не в состоянии следить за смыслом. У него разболелась голова, и запах ладана стал осязаем, превратился в густой кисель, в котором вязли мысли. На какой-то миг в него вселился страх оказаться среди теней, раствориться в отражениях зеркал, исчезнуть без следа среди испарений, шипения, бульканья.
— …Я работал с красной ртутью, ферментами спирта, сублимировал соли меди и серы. Я закалял железо и сталь в живой и мертвой воде, настоянной на яичной скорлупе, мышьяке, купоросе и каменной соли. Я использовал нашатырь и дробленое стекло, селитру и натриевую кислоту, карбонат калия и налет винного камня. Я использовал все: волосы, ногти, кровь, душу Меркурия, небесный металл. Я бросил на жертвенник вино и кристаллы упавших звезд, сперму и чистотел. Я перемешал пепел в молоке белых кобылиц…
По обе стороны Бойко стояли на двух треногах символы Солнца и Луны. Они были покрыты то ли алюминиевой фольгой, то ли металлическими пластинами, и пламя свечей озаряло полированные поверхности.
— …Соломея, дочь ирода Великого, что просила в дар голову Иоанна Крестителя… Вирсавия, ради которой согрешил царь Давид… Далила, предавшая Самсона… Астарта, совратившая в Ханаане сынов Израилевых… Милитта, царица Савская, которая отдала свои сокровища Соломону и похитила его мудрость… Призываю и заклинаю вас таинством измененного облика…
Совершенно неожиданно от пола начало подниматься голубое облако — шелковистая дымка. Отдельные хлопья цеплялись друг за друга, а затем, подхваченные сквозняком, взлетали, словно клубы сахарной ваты, проплывали над гробом и снова опадали, сбивались в комья. Это было необыкновенное зрелище: голубое одеяние Бойко растворилось на фоне голубых же хлопьев тумана, и фигура исчезала — оставалось только лицо. А когда клубы опадали, из голубой темноты, из ничего, вновь выступало одеяние жреца, и его рука, сжимавшая эфес старинной сабли, и алые ленты, перекрещенные на груди. А потом облако растаяло, и Оболенский увидел на крышке гроба плетеную корзину. Бойко кончиком сабли откинул крышку, и оттуда поднялась королевская кобра — огромная, со вздувшимся капюшоном и ледяным взглядом. Змея чуть повернула голову и уставилась на Оболенского.