«Кофр» — неожиданно вспомнил Агеев название чемоданчика.
Он подумал, что, наверное, Анна Измайлова — хороший фотограф, если так бережно относится к аппаратуре. А еще он подумал, что Чен прав и Виктор Берковский скорее всего непричастен к убийству, а значит, ему, Агееву предстоит длинное и запуганное дело — еще одна «безнадега»…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мужчины, как дети. Они любопытны и склонны играть с огнем. Поэтому для хорошенькой женщины нет ничего проще, чем познакомиться с мужчиной, пусть даже он будет закоренелым женоненавистником. Главное — правильно выбрать время и, как наживку, бросить таинственную, многозначительную фразу. Потом можно морочить им голову и вить из них веревки — они все простят, все стерпят, потому что мужчины никогда не сойдут с пьедестала своего самодовольства и не признают, что на крючке. Им гораздо приятнее считать себя рыбаками. И чем сильнее мужчина, тем легче с ним справиться. Анна была уверена, что справится с Вадимом Владимировичем Оболенским, потому что тот считал себя исключительно сильным мужчиной.
Момент для знакомства она выбрала удачный. Оболенский прохаживался по палубе теплохода в полном одиночестве. Таня Кустодиева находилась в распоряжении визажистов — готовилась к вечернему балу. По самым скромным расчетам Измайловой, «мисс Россия» должна отсутствовать еще по меньшей мере часа два: титул обязывал следить за внешностью самым тщательным образом. Времени было достаточно, чтобы «подсечь» оставленного без защиты Оболенского глубоко и надежно.
— Что мы о нем знаем? — вполголоса спросила Анна у Юрика.
Она сидела в легком плетеном кресле, под тентом, с самым невинным и даже скучающим выражением и старательно делала вид, что следит за чайками.
— Ничего мы о нем не знаем, — таким же заговорщицким шепотом ответил Юрик. — Догадываемся только.
— И что мы о нем догадываемся?
— Что у него куры денег не клюют, — флегматично сказал Юрик. — Часы на руке видишь?.. Они, между прочим, около двухсот штук стоят!
Анна присвистнула.
— А еще мы догадываемся, что он — человек со связями, — продолжал Юрик. — И связи его весьма и весьма серьезные. Позавчера его во «Времени» показывали. Так… На секунду в кадре промелькнул… Но я его узнал. Стоял он, значит, улыбался…
— Ну и что? Подумаешь! Во «Времени» кого только не показывают!
— Это точно. Но не в данном случае! Потому что стоял-то Оболенский в двух метрах от президента и улыбался в ответ на какую-то его шутку. Вот тебе и подумаешь! Это, Аня, человек, с которым шутит президент России!
— Что еще? — хмуро спросила Измайлова.
Задача осложнялась. Оказывается, дело придется вести не с глупым пескарем, а с китом. Кита так просто не подсечешь… Тут гарпун нужен.
— Да все общеизвестно: олигарх, решающий голос в «Соло-банке», определенный контроль над прессой и телевидением и так далее, и тому подобное… Книгоиздатель. «Олма-пресс» — это его детище. Любитель антиквариата. Интересуется древней философией, учениями всякими… Женат. Жена, правда, больна чем-то. Что-то с ногами… Лет пять без движения. Где-то в Италии ее лечат. Н-да… Что еще?.. Ах, да! Он — извращенец.
— Как это?! — ахнула Аня.
— Женщин предпочитает, — с досадой махнул рукой Юрик. — А на настоящую мужскую любовь — ноль внимания. Я специально около него пару раз прошелся, улыбнулся так… Ну, знаешь… Пустой номер! Только нос наморщил.
— Понятно, — с облегчением вздохнула Аня. — А я уж испугалась, что весь наш план полетел к черту. Тонкое это дело — сексуальная ориентация.
— Это точно, — кивнул Юрик, который своей сексуальной ориентации ни от кого не скрывал. — Да ты не волнуйся. Все у тебя получится. Выбьешь ты у него разрешение на пару снимков. От него не убудет. А в благодарность дерни его за нос. Видишь, какой у него нос? Красавец! Есть за что дернуть. Хоть двумя руками можно.
Нос у Оболенского действительно был великолепен. Он выдавал своего владельца с головой. Когда тот был недоволен, нос морщился, собирался в злые складки, как у разъяренного тигра. Наоборот, в час хорошего расположения духа нос разбухал, пламенел, как плащ тореадора, как знамя, под которым полки с громовым «ура» празднуют победу. Огромный, с горбинкой на переносице, покрытый сетью сиреневых прожилок, пористый нос жил своей жизнью и реагировал на происходящие события так же чутко, как хвост собаки.
В данную минуту нос уныло висел, безучастный и равнодушный, не радующийся ни солнцу, ни порывам свежего ветра, щекочущего ноздри. Нос не любил одиночества. Без женского общества он впадал в печаль и хандрил. Ему хотелось изогнуться, как орлиный клюв, и занять место во главе стола, за которым поднимают пенящиеся шампанским бокалы, закружить над откровенным декольте, вдохнуть дразнящий запах надушенных локонов и зарыться в трепещущие женские груди. Нос хотел многого — всего, и наливающийся на его кончике багрянец был отсветами этих желаний.