Иван посмотрел на часы. Е-мое!.. Половина четвертого, а дело еще не сделано. Между тем скоро начнет светать… Он еще раз осторожно заглянул в комнату.
Было заметно, что Светка защищает свои бастионы только для вида. Вот она капитулировала — позволила сорвать с себя халатик и раскинула руки, будто поплыла по мерцающим волнам ночника, замерла, бессильная и во всеоружии, потому что нагая женщина вооружена красотой своего тела. А потом она бесстыдно раздвинула ноги. Ах, сука…
Моховчук ощутил, как поднимается в его груди волна возбуждения. Проклятие! Он, а не этот конопатый увалень должен был лежать рядом с ней, наслаждаться ее губами, нежностью тела… Отрезать, вырвать с корнем его поганый язык, выколоть глаза, отрубить руки, кастрировать, как барана… А эта… эта сука будто ждет его ласк. Ишь, обвила его ногами!
Что-то говорит… Будто стонет, или шепчет влажными губами неслышные мольбы, или чего-то требует… А тело ее бьется в судорогах наслаждения. Она едва сдерживает крик! Дрянь! Дрянь! Предательница! Поделом тебе!
Моховчук отступил в тень платяного шкафа.
— Сука похотливая! Сука! Сука!.. Сука! — иступленно шептал он.
Глухо, как взрыв, ударила изнутри ненависть. Волны багрового пламени яростно рванулись во все стороны, превращая сердце в спекшийся ком отмщения и злости, в сумятицу разбитых, исковерканных ударной волной мыслей, желаний и образов. Это было так неожиданно и больно, что Моховчук вздрогнул и зашатался от неистового жара, испепеляющего грудь.
«…А Светка уже не сдерживает крик… Мечется по кровати, выгибается дугой, прилипла к этому кобелю, как пиявка, и бедра ее качаются в такт его движениям. Ритм все ускоряется…
Тварь! Ночная тварь из тех ползучих гадин, что прячут свое лицо под маской и сбрасывают личину только по ночам. Свободы она захотела!.. Известность ей подавай! Ладно. Похоже, они созрели. Пожалуй, пора».
Моховчук вытащил из кармана тяжелый охотничий нож, провел пальцем по лезвию, а потом стремительно прыгнул вперед.
Время словно остановилось, и нужно было сделать много движений, видеть всех сразу и контролировать ситуацию. Света не заметила появления Ивана: стонала, закрыв глаза, и на какой-то момент замерла, а Витька почувствовал неладное и начал было поворачивать голову, но резкий удар в висок лишил его сознания.
После этого время сдвинулось с мертвой точки, привычно рванулось с места, понеслось на полной скорости. И вернулась мелодия, льющаяся из магнитофона, вернулся свет ночника и золото покрывала, на котором съежилась Светлана. Заметила… Не ожидала… А в глазах-то — ужас. Она дико закричала.
Витька даже не вскрикнул. Уткнулся лицом в подушку и замер. Голова разбита — несколько капель крови упали на Светлану. А та продолжала орать, и капли крови казались на ее груди черными, как грязь.
Моховчук сбросил бесчувственное тело Витьки на пол и начал, не переставая, бить кулаками истошно вопящую девку. Видно, она обезумела от ужаса и не чувствовала боли — продолжала кричать не переставая. И тогда Иван стиснул зубы и принялся за нее всерьез — метил кулаками в лицо, прямо в разинутый рот, из которого рвался пронзительный, полный отчаяния и мольбы вопль.
— Получай, получай… На! Еще…
Он бил наотмашь, с размаху — левой, правой… Сминал лицо девчонки, как пластилин. Вот сломан нос… Вот пухлые губки размазались в кровавую кашу… По зубам!.. Слева, справа… Черт, содрал кожу с костяшек пальцев!..
А крик не затихал, и Моховчук окончательно рассвирепел. Он больше не сдерживал себя — разрушал, рвал на части податливую плоть. Он обрушил на Светлану всю свою ненависть, всю злость. Он плыл по багровым волнам ярости, которая преобразила его в зверя, выжгла чувства, оставив на пепелище лишь жестокость и радость силы. Но Моховчук знал, что только так он сможет удержаться на ступенях мраморной лестницы, ведущей наверх, только так сможет вернуть себе уважение и тем самым заставить других уважать себя.
— Не нравится?! А так? И еще! Получай!..