ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Казалось, солнечные лучи никогда не проникали внутрь концертного зала. Здесь царили вечные сумерки, таинственные, неопределенные, расцвеченные разноцветными отблесками витражей на иллюминаторах и оранжевыми огоньками настольных светильников.
Бар с морским названием «Кальмар» по вечерам являл собой самое безалаберное, самое многолюдное и шумное зрелище на теплоходе. Прохладное помещение с литыми морскими коньками на входных дверях, зеркальными стенами, с изумрудными водорослями над стойкой с ужина до поздней ночи было переполнено народом.
Основное веселье начиналось вечером, после семи часов. Если не было концерта, то сюда вваливались шумные толпы пассажиров, и вместе с ними водворялась атмосфера полной анархии, приводившей в отчаяние бармена и официанток. Отдыхающие — народ совершенно отвязанный. Молодые парни и девчата, начинающие предприниматели и восходящие звезды шоу-бизнеса, артисты, фотографы, телевизионщики и, наконец, бизнесмены в бордовых пиджаках — все они были на равных, все общались, танцевали, пили, старались перекричать друг друга, и все это на фоне оглушительной музыки и гама. Но сейчас здесь было тихо. Вечер еще не начался.
— …Твой номер меня просто поразил. Да… В самое сердце, — улыбался Оболенский. — Совершенная красота и воплощенное зло! Ведь красота твоя очевидна, а змея — это и есть сам дьявол во плоти. — Вадим Владимирович сделал театральную паузу. — Так, во всяком случае, говорят. Но что мы знаем о дьяволе, уважаемая моя заклинательница змей? Что мы вообще знаем о зле?
Девушка сидела напротив него и лениво тянул, через соломинку коктейль. Она все еще была в сценическом наряде, не успела переодеться, потому что Оболенский стащил ее прямо со сцены, закружил в комплиментах, усадил за столик. Моховчук чуть успел сунуть ей пачку «Мальборо» — диктофон.
Это было неожиданно, и Оля нервничала. Со бытия развивались не по сценарию. Не она, а Надя должна была сидеть за столиком и записывать воркование Оболенского на пленку. Девушка оглянулась в поисках Моховчука, но того в зале уже не было. «Вот так всегда, — подумала она. — Когда нужна помощь, ее неоткуда ждать. Ну куда же он делся? Схватил корзину со змеей и исчез. Ну и пусть. К черту! Пусть все идет, как идет».
— Мир полон тайн, моя красавица, — продолжал Вадим Владимирович. — Тайны бесплотны, но имеют символы: каждая — свой. Все в этом мире спрятано за символами. Но иногда люди неверно трактуют значения символов. Например, женское тело считается символом красоты, а изначальное зло якобы прячется за символом змея. При этом обычно вспоминают, что именно змей соблазнил Еву, с чего и началась вся эта наша катавасия. А разве это плохо? Что такого злого совершил змей? Он всего лишь открыл нам глаза Понимаете меня?
— Ну… Да. Конечно.
Ольге наскучил разговор, но отмалчиваться нельзя. Бойко будет прослушивать ленту и не потерпит нарушения правил игры. Ольга поправила пачку сигарет, пододвинула ее поближе к Оболенскому. Она знала, что Вадим не курил сигареты, только сигары, и потому не опасалась, что диктофон будет обнаружен.
— Ах вы, моя умница! Все верно! Не существует ни добра, ни зла по отдельности. Это признает и на этом базируется вся архаическая философия. Добро и зло слиты воедино: для простоты скажем, что красавица и змий — еще один символ этого неразрывного единства. Красота и мудрость… Ведь змея всегда являлась символом божественной мудрости, совершенства, возрождения и бессмертия. Но эти невежественные христиане не поняли змия и сделали из него нелепый жупел, называемый дьяволом. Но мы-то с вами знаем, верно?. Помните, еще Моисей говорит в Книге Бытия, что змий — это самое духовное из всех существ? Не помните?.. Тогда верьте мне на слово. Я не обманываю. Да и как можно обманывать такое прелестное существо?!
Оболенский замолчал, откинулся на спинку стула, разглядывая собеседницу. Любовался. Потом подозвал официантку и заказал бутылку ликера.
— Спиртное полезно в умеренных дозах, — сказал он Ольге. — Особенно ликеры. Сахар стимулирует работу мозга, это доказано. А хорошо отлаженный мозг более чутко прислушивается к велениям сердца. Не так ли, моя птичка?
— Конечно, — кивнула Оля. Она чувствовала себя полной дурой. Ей непонятна была тема разговора, ей не нравились все эти «птички» и «рыбки», но приходилось сидеть, с готовностью соглашаться со всякими глупостями и загадочно улыбаться. Хорошо еще, что Оболенский сам подошел к ней и не пришлось вешаться ему на шею, как шлюхе. Почему Моховчук поручил это дело ей? У Нади получилось бы в сто раз лучше. Неспроста, ох, неспроста… Надька даже на сцену не вышла: после номера с коброй Иван свернул представление и кивнул Ольге на Оболенского. Мол, начинай — клиент созрел.